По ходу, с каждым годом это становится все актуальнее...

[spektrowski]

Николас Карр. Глупеем ли мы из-за Google?

"Дейв, прекрати. Прекрати, ладно? Прекрати, Дейв. Пожалуйста, прекрати!"

Это мольба, с которой суперкомпьютер HAL обращается к неумолимому астронавту Дейву Боумену в знаменитой и по-своему трогательной сцене фильма Стэнли Кубрика "Космическая одиссея 2001". Боумен, которого неисправная машина едва не обрекла на смерть в глубоком космосе, спокойно, без всяких эмоций отсоединяет цепи памяти, контролирующие его искусственный мозг.

"Дейв, мой мозг отказывает, - печально говорит HAL. - Я это чувствую. Чувствую".

Я тоже это чувствую. В последние несколько лет меня не покидает ощущение, что кто-то (или что-то) копается у меня в мозгах, переключая нейронные цепи и заново программируя память. Мой мозг, конечно, не отказывает - по крайней мере, мне так кажется, - но он меняется. Я думаю не так, как раньше. Особенно остро я это ощущаю во время чтения. Когда-то мне было легко с головой погрузиться в книгу или длинную статью. Повествование или аргументация полностью занимали мой ум, я мог читать часами. Сейчас так получается редко. Уже после двух-трех страниц я часто теряю концентрацию. Я начинаю нервничать, перестаю понимать, о чем речь, ищу, чем бы еще заняться. Я словно раз за разом силой притаскиваю заблудившийся мозг обратно к тексту. Глубокое чтение, которое когда-то было естественным состоянием, теперь дается с боями.

По-моему, я знаю, в чем дело. Я уже больше десяти лет провожу много времени в сети, просматривая и иногда пополняя грандиозную базу данных Интернета. Сеть для меня как для писателя стала величайшим благом. Информация, поиск которой раньше требовал длительных "раскопок" в библиотечных книгах и подшивках прессы, теперь находится буквально за минуты. Несколько запросов в Google, пара переходов по гиперссылкам, и вот они - важный факт или лаконичная цитата, которые я искал. Даже когда я не работаю, я с удовольствием копаюсь в массе информации в Сети - читаю и пишу электронные письма, проглядываю заголовки новостей и записи в блогах, смотрю видео, слушаю подкасты, даже просто перехожу с одной ссылки на другую. (В отличие от сносок, с которыми их часто сравнивают, гиперссылки не просто указывают на нужную работу или произведение, а сразу переносят вас к ним.)

Для меня, как и для многих других, Сеть становится универсальным СМИ, проводником большей части информации, поступающей в мой мозг через глаза и уши. У мгновенного доступа к такому огромному объему информации масса достоинств, широко разрекламированных и вполне заслуженно расхваленных. "Идеальная память кремниевых машин, - писал Клайв Томпсон из Wired, - может стать большим благом для мышления". Но за любое благо нужно чем-то расплачиваться. Теоретик СМИ Маршалл Маклаэн еще в 60-х годах указывал, что СМИ - не просто пассивные каналы передачи информации. Они поставляют "материал" для обдумывания, но вместе с тем формируют и сам процесс мышления. Сеть, похоже, лишает меня способности к сосредоточению и созерцанию. Мой разум теперь ждет информации в том виде, в котором ее выдает Сеть: быстро движущегося потока частиц. Когда-то я был аквалангистом в море слов. Сейчас же я несусь по поверхности, как на водных лыжах.

Я в этом не одинок. Когда я говорю о своих проблемах с чтением друзьям и знакомым - большинство из них так или иначе связаны с литературой, - многие отвечают, что у них дела обстоят примерно так же. Чем дольше они пользуются Сетью, тем труднее им сосредоточиться на длинных текстах. Это явление упоминается и в некоторых блогах, на которые я подписан. Скотт Карп, ведущий блог о сетевых СМИ, недавно признался, что вообще перестал читать книги. "Я в колледже выбрал литературу в качестве профилирующего предмета и очень любил читать, - написал он. - Что происходит?" Потом он пытается ответить на свой же вопрос: "Что, если я теперь читаю только в сети не потому, что изменились мои привычки в чтении, и мне просто так удобнее, а потому, что изменилось мое МЫШЛЕНИЕ?"

Брюс Фридман, регулярно пишущий в блоге о применении компьютеров в медицине, тоже описал влияние Интернета на свою умственную деятельность. "Я практически полностью утратил способность читать и усваивать более-менее длинные статьи, причем и в сети, и печатные", - написал он. Врач-патолог, долго преподававший на медицинском факультете Мичиганского университета, Фридман подробнее объяснил свою фразу в телефонном разговоре со мной. Его мышление стало отрывистым - своеобразным отражением того, как он быстро выхватывает небольшие кусочки текста из разных источников в сети. "Я больше не могу читать "Войну и мир", - сознался он. - Я утратил способность к этому. Даже запись в блоге длиннее трех-четырех абзацев кажется мне слишком длинной. Я лишь пробегаю ее взглядом".

Сами по себе рассказы мало чего доказывают. Долгосрочных нейрологических и психологических экспериментов, которые дадут точный ответ на вопрос, как именно Интернет влияет на процесс познания, пока тоже не проводилось. Но недавно опубликованное исследование о поиске информации в Интернете, проведенное учеными лондонского Юниверсити-Колледжа, говорит о том, что глобальные изменения в нашем процессе чтения и мышления уже начались. В течение пяти лет ученые просматривали компьютерные логи, в которых записывалось поведение посетителей двух популярных сайтов (одним из них заведует Британская библиотека, другим - английский образовательным консорциумом), которые выдают ссылки на журнальные статьи, электронные книги и другие источники письменной информации. Ученые обнаружили, что пользователи сайтов занимались "поверхностным просмотром", перескакивая от одного источника к другому и редко возвращаясь к уже посещенным страницам. Они обычно читали не больше одной-двух страниц статьи или книги, после чего уходили на другой сайт. Иногда они сохраняли длинную статью, но нет никаких доказательств тому, что они позже к ней возвращались. Авторы исследования сообщают:

"Очевидно, что пользователи сети не читают в традиционном смысле слова: есть все признаки появления новых форм "чтения": пользователи перебирают названия, содержания и краткие описания, надеясь быстро найти что-нибудь нужное. Кажется даже, что они идут в сеть, чтобы избежать чтения в его традиционном смысле".

Благодаря повсеместному присутствию текста в Интернете, не говоря уже о популярности обмена текстовыми сообщениями на мобильных телефонах, мы, скорее всего, сейчас читаем намного больше, чем в 70-х или 80-х, когда главным "носителем информации" для нас был телевизор. Но это другой вид чтения, за которым лежит другой тип мышления - и, возможно, даже новое ощущение себя. "Мы - не только то, что мы читаем, - говорит Марианна Вольф, психолог в Университете Тафтс и автор книги "Пруст и кальмар: история и наука о читающем мозге". - Мы - то, как мы читаем". Вольф беспокоит то, что стиль чтения, поощряемый Сетью - стиль, который ставит "эффективность" и "быстроту" превыше всего, - ослабляет нашу способность к глубокому чтению, появившуюся, когда благодаря технологии предыдущей эпохи, печатному прессу, длинные и сложные прозаические произведения получили всеобщее распространение. По ее словам, когда мы читаем в сети, мы превращаемся в "простые декодеры информации". Наша способность интерпретировать текст, устанавливать сложные мыслительные связи, формирующиеся, когда мы читаем "глубоко", ни на что не отвлекаясь, практически не задействуется.

Чтение, как объясняет Вольф - это не инстинктивное умение человека. Оно не заложено в наших генах, как, например, речь. Нам приходится учиться превращать символические изображения, которые мы видим, в слова известного нам языка. А носители информации и другие технологии, которыми мы пользуемся для чтения, играют важную роль в формировании нейронных цепей в мозге. Эксперименты говорят о том, что у народов с иероглифической письменностью, например, у китайцев, формируются совершенно не такие алгоритмы чтения, как у народов, использующих алфавиты. Различия касаются многих участков мозга, в том числе тех, которые контролируют столь важные когнитивные функции, как память и интерптерация зрительных и слуховых стимулов. Можно, таким образом, предположить, что алгоритмы, которые сформируются при использовании Сети, будут не такими, как при чтении книг и других печатных изданий.

В 1882 году Фридрих Ницше купил печатную машинку - если точно, Malling-Hansen Writing Ball. Его зрение ухудшалось, фокусировать зрение на странице стало утомительно и болезненно - порой это вызывало сильнейшие головные боли. Ему пришлось резко уменьшить время, уделяемое письму, он даже боялся, что вскоре вообще придется перестать писать. Печатная машинка спасла его - по крайней мере, на время. Освоив слепую печать, он смог писать с закрытыми глазами, снова перенося слова из ума на страницы.

Но машина очень тонко и незаметно повлияла на его работу. Один из друзей Ницше, композитор, заметил изменения в его писательском стиле. Его и без того немногословная проза стала еще более сжатой и телеграфичной. "Возможно, этот инструмент создаст твой новый слог", - писал ему друг, замечая, что в его собственной работе "музыкальные и языковые мысли часто зависят от качества пера и бумаги".

"Ты прав, - ответил Ницше, - наши письменные принадлежности участвуют в формировании мыслей". Под влиянием машины, как пишет немецкий историк СМИ Фридрих Киттер, проза Ницше "перешла от аргументов к афоризмам, от мыслей к каламбурам, от риторики к телеграфному стилю".

Человеческий мозг практически бесконечно податлив. Раньше считалось, что наша умственная сеть, плотные соединения, образующиеся между сотней миллиардов нейронов нашего мозга, "закостеневает", когда мы взрослеем. Но исследователи мозга обнаружили, что это не так. Джеймс Олдс, профессор нейрологии, возглавляющий Институт продвинутых исследователей имени Краснова в Университете Джорджа Мейсона, говорит, что даже взрослый ум "очень пластичен". Нервные клетки постоянно разрывают прежние связи и формируют новые. По словам Олдса, "мозг умеет перепрограммировать себя на лету, меняя свои функции".

Используя технологии, которые социолог Дэниэл Белл назвал "интеллектуальными" - инструменты, которые улучшают наши умственные, а не физические возможности, - мы неизбежно перенимаем некоторые черты этих технологий. Механические часы, получившие распространение в XIV веке - отличный пример. Историк и культурный критик Льюис Мамфорд в книге "Техника и цивилизация" описал, как часы "отвязали время от человеческой деятельности и помогли создать веру в независимый мир математически измеримых последовательностей". "Абстрактные рамки разделенного времени" превратились в "точку отсчета и для мыслей, и для действий".

Методичное тиканье часов помогло появиться научному мышлению и "научному человеку". Но кое-что оно у людей и отобрало. Покойный Джозеф Вейценбаум, занимавшийся компьютернами науками в МИТ, заметил в своей книге 1976 года "Мощь компьютеров и человеческое мышление: от суждений к вычислениям", что идея мира, появившаяся после повсеместного распространения устройств, измеряющих время, "беднее по сравнению с прежней, ибо основывается на отказе от непосредственного опыта, который формировал старую реальность". Принимая решения, когда есть, работать, спать, просыпаться, мы перестали прислушиваться к чувствам и стали подчиняться часам.

Процесс адаптации к новым интеллектуальным технологиям отражается в изменении метафор, которые мы применяем по отношению к себе. С появлением механических часов люди стали думать, что их мозг работает "как часы". Сегодня, в эпоху программ, мы говорим, что мозг работает "как компьютер". Но изменения, как утверждают нейробиологи, проникают не только в метафоры языка. Благодаря пластичности мозга адаптация происходит и на биологическом уровне.

Интернет, похоже, окажет на процесс познания огромное влияние. В статье, опубликованной в 1936 году, британский математик Алан Тьюринг доказал, что цифровой компьютер, в те времена существовавший лишь в теории, можно запрограммировать таким образом, что он сможет выполнять функции любого другого устройства обработки информации. Сегодня мы наблюдаем именно это. Интернет, неизмеримо мощная вычислительная система, вбирает в себя большинство наших интеллектуальных технологий. Он становится нашей картой и часами, печатным станком и пишущей машинкой, калькулятором и телефоном, радио и телевидением.

Когда Сеть поглощает какое-либо средство информации, она создает его заново по своему образу и подобию. Она впрыскивает в содержимое гиперссылки, мигающую рекламу и прочие цифровые штучки-дрючки, а потом окружает его содержимым других поглощенных средств информации. Например, мы можем получить сообщение о новом электронном письме, читая заголовки новостей на сайте газеты. Результат - наше внимание рассеивается, а концентрация ослабевает.

К тому же влияние Сети не ограничивается рамками компьютерного дисплея. Люди настраивают свой разум на безумную мозаику Интернета, так что традиционным СМИ приходится адаптироваться к новым ожиданиям аудитории. В телепередачах появляются бегущие строки и всплывающая реклама, а журналы и газеты укорачивают статьи, вставляют врезки с кратким содержанием и разбрасывают по страницам легкочитаемые обрывки информации. Когда в марте этого (2008) года "Нью-Йорк Таймс" решила публиковать на второй и третьей полосах только краткие содержания статей, ее директор по дизайну Том Бодкин объяснил, что "ссылки" дадут измотанным читателям быстро "попробовать" все новости дня, избавляя их от "менее эффективного" способа - переворачивать страницы и читать статьи. У старых СМИ нет особого выбора, кроме как играть по правилам новых СМИ.

Ни одна система связи никогда не играла столько разных ролей в нашей жизни и не оказывала настолько большого влияния на наше мышление, как Интернет сейчас. Но, несмотря на то, что о Сети написано очень много, мало кто задумывался, как именно она нас перепрограммирует. Интеллектуальная этика Сети остается тайной.

Примерно в то же время, когда Ницше купил пишущую машинку, серьезный молодой человек по имени Фредерик Уинслоу Тейлор пришел с секундомером на сталелитейный завод "Мидвейл" в Филадельфии и начал историческую серию экспериментов, направленных на улучшение эффективности работы машинистов завода. С одобрения владельцев "Мидвейл" он привлек к эксперименту группу фабричных рабочих; они управляли различными машинами по обработке металла, а Тейлор записывал каждое движение и измерял время, которое на него затрачивалось. Разбив каждую операцию на серию маленьких последовательных этапов, а затем испытав различные способы их выполнения, Тейлор создал набор точных инструкций - или, как мы бы назвали это сегодня, "алгоритм" - для каждого из рабочих мест. Работники "Мидвейл" сначала роптали из-за введенного строгого режима, говорили, что их превращают в простые автоматы, но производительность фабрики резко возросла.

Более чем через сто лет после изобретения парового двигателя промышленная революция наконец обрела свою философию и своего философа. Точную промышленную хореографию Тейлора - или, как он предпочитал ее называть, "систему" - переняли рабочие по всей стране, а постепенно - и по всему миру. Стремясь к максимальной скорости, эффективности и производительности, владельцы фабрик пользовались такими же экспериментами со временем и движением, чтобы организовать работу фабрики и стандартизировать задания рабочих. В знаменитом трактате 1911 года "Принципы научного менеджмента" Тейлор поставил цель: для каждой работы найти и внедрить "единственный лучший метод" и, таким образом, обеспечить "постепенный переход в механических ремеслах от неписаных правил к научному методу". Тейлор заверял своих последователей, что после применения его системы ко всем видам ручного труда преобразится не только промышленность, но и само общество - начнется утопия максимальной эффективности. "В прошлом на первом месте стоял человек, - заявил он. - В будущем на первом месте будет стоять система".

Система Тейлора до сих пор никуда не делась: она по-прежнему лежит в основе этики промышленного производства. А теперь, благодаря все большей власти, которой обладают компьютерные инженеры и программисты над нашей интеллектуальной жизнью, этика Тейлора проникает и в сферу разума. Интернет - это машина, созданная для эффективного и автоматизированного сбора, передачи и манипуляции информацией, а легионы его программистов ищут "единственный лучший метод" - идеальный алгоритм - выполнения каждого "движения" ума во время так называемой интеллектуальной работы.

Штаб-квартира Google в Маунтин-Вью, штат Калифорния - "Гуглплекс" - это высокая церковь Интернета, а религия, которую проповедуют в ее стенах - тейлоризм. Google, по словам его исполнительного директора Эрика Шмидта - "компания, в основе которой лежит наука об измерении", и он стремится "систематизировать все", что делает. Используя терабайты поведенческих данных, собранных благодаря поисковой системе и другим сайтам, он проводит тысячи экспериментов в день (информация Harvard Business Review), а с помощью результатов улучшает алгоритмы, которые все больше контролируют то, как люди находят информацию и какое значение ей придают. То, что Тейлор сделал для ручного труда, Google делает для умственного.

Компания объявила, что ее миссия - "организовать информацию мира и сделать ее доступной и полезной для всех". Она хочет разработать "идеальную поисковую систему" - то, что "точно понимает, что вы хотите, и выдает вам в точности то, что вам нужно". С точки зрения Google, информация - это своего рода товар, утилитарный ресурс, который можно добывать и обрабатывать с промышленной эффективностью. Чем больше информации мы сможем "найти" и чем быстрее вникнем в ее суть, тем производительнее станет наше мышление.

Где это закончится? Сергей Брин и Ларри Пейдж, одаренные молодые люди, основавшие Google во время работы над докторскими диссертациями в Стэнфорде, часто говорят о своем желании превратить свою поисковую систему в искусственный интеллект, подобную HAL машину, непосредственно соединенную с мозгом. "Лучшая поисковая система будет так же умна, как люди - или умнее, - заявил Пейдж несколько лет назад. - Для нас работа над поиском - это часть работы над искусственным интеллектом". В интервью 2004 года с Newsweek Брин сказал: "Несомненно, если бы ваш мозг был присоединен ко всей информации мира, или если бы у вас был искусственный мозг, который умнее вашего настоящего, вам бы было лучше". В прошлом (2007) году Пейдж сказал на съезде ученых, что Google "серьезно пытается создать искусственный интеллект, причем в крупных масштабах".

Подобные амбиции вполне естественны (и даже достойны уважения) для пары математических гениев, имеющих в своем распоряжении огромные денежные ресурсы и небольшую армию программистов. Google в основе своей - научное предприятие, и главная его мотивация, по словам Эрика Шмидта - "решать задачи, которые никто не решал раньше", а самая сложная из ныне существующих задач - искусственный интеллект. Почему бы именно Пейджу и Брину не решить ее?

Тем не менее, их предположение, что нам всем будет "лучше", если наш мозг дополнить, а то и полностью заменить искусственным интеллектом, пугает. Выходит, они верят, что интеллект - это конечный результат механического процесса, серии дискретных этапов, которые можно изолировать, измерить и оптимизировать. В мире Google, мире, в который мы входим, подключаясь к Интернету, почти нет места для неопределенности и созерцания. Двусмысленность - это не возможность найти интересную идею, а "баг", который нужно исправить. Человеческий мозг - просто устаревший компьютер, которому нужен процессор побыстрее и жесткий диск повместительнее.

Идея о том, что наши разумы должны работать подобно высокоскоростным машинам для обработки данных, не только является основой существования Интернета - это еще и главенствующая бизнес-модель сети. Чем быстрее мы передвигаемся по Сети - чем больше ссылок открываем и чем больше страниц просматриваем, - тем больше возможностей Google и другие компании получают, чтобы собрать о нас новую информацию и скормить нам очередную рекламу. Большинство владельцев коммерческого Интернета вкладывают реальные деньги, чтобы собирать крупицы информации, которые мы оставляем, переходя от ссылки к ссылке - чем больше крупиц, тем лучше. Эти компании ни в коем случае не устраивает ленивое, расслабленное чтение или медленные, сосредоченные размышления. Отвлечь нас - в их экономических интересах.

Может быть, я просто мнительный. Вместе с тенденцией к воспеванию технического прогресса всегда существовала и контртенденция - от каждого нового инструмента или машины ожидать худшего. В диалоге Платона "Федр" Сократ недоволен появлением письменности. Он боится, что люди, которые полагаются на написанное слово, а не на знания, содержащиеся в голове, будут, по выражению одного из участников диалога, "меньше напрягать память и станут забывчивыми". А еще, поскольку они смогут "получать много знаний без надлежащих наставлений", их будут считать "очень образованными, хотя на самом деле по большей части они останутся полными невеждами". Они будут "кичиться мудростью, не будучи мудрецами". Сократ оказался прав - новая "технология" действительно обладала всеми свойствами, которых он боялся, - но вместе с тем и близорук. Он не смог предвидеть, как чтение и письмо поспособствуют распространению информации, появлению свежих идей и преумножению человеческих знаний (если даже и не мудрости).

Когда Гутенберг в XV веке изобрел печатный станок, снова начался скрежет зубовный. Итальянский гуманист Иеронимо Скварчафико беспокоился, что легкая доступность книг приведет к умственной лености, сделает людей "менее прилежными" и ослабит их умы. Другие утверждали, что дешевые книги и памфлеты подорвут авторитет религии, лишат смысла работу ученых и писцов и распространят мятежные и непристойные настроения. Профессор Нью-Йоркского университета Клей Шерки замечает: "Большинство аргументов, направленных против печатного станка, были точными и даже пророческими". Но пессимисты опять-таки не смогли предвидеть множества благ, которые принесло с собой печатное слово.

Так что - да, вы должны скептически относиться к моему скептицизму. Возможно, те, кто называют критиков Интернета "луддитами" или "старомодными", окажутся правы, и наши гиперактивные, переполненные данными умы породят золотой век интеллектуальных открытий и всеобщей мудрости. С другой стороны, Сеть - это не алфавит, и, хотя она и заменяет собой печатный станок, производит она нечто совершенно иное. Глубокое чтение, которым мы занимаемся, последовательно перелистывая печатные страницы, ценно не только знаниями, которые мы получаем из слов автора, но и интеллектуальными вибрациями, которые они вызывают в нашем разуме. В спокойном пространстве, которое создается при непрерывном, внимательном чтении книги или при любом другом акте созерцания, мы строим собственные ассоциации, проводим собственные аналогии, обдумываем собственные идеи. Марианна Вольф считает, что "глубокое чтение" неотличимо от глубокого мышления.

Если мы потеряем это "спокойное пространство" или заполним его "контентом", то принесем в жертву нечто важное не только для нас самих, но и для нашей культуры. Драматург Ричард Формен очень красноречиво описал, что стоит на кону:

"Я воспитан в традициях западной культуры, в которой идеалом (моим идеалом) являлась сложная, плотная, "подобная собору" структура высокообразованной и грамотной личности - мужчина или женщина, несущие в себе лично сконструированную, уникальную версию всего наследия Запада. [Но сейчас] я вижу, как в нас всех (в том числе во мне самом) "внутренняя плотность" сменяется новым типом личности, развивающейся под давлением переизбытка информации и технологии "немедленной доступности".

Формен делает невеселый вывод: потеряв наш "внутренний репертуар культурного наследия", мы рискуем превратиться в "«людей-блинов», широких, но плоских, которые, нажав кнопку, соединяются с огромным массивом информации".

Меня до сих пор преследует эта сцена из "2001". Особенно трогательной и при этом странной ее делает эмоциональная реакция компьютера на отключение его разума: его отчаяние, когда отключается один модуль за другим, его мольба, обращенная к астронавту - "Я чувствую это. Чувствую. Я боюсь", - и его возвращение к состоянию, которое можно назвать разве что невинностью. Излияния чувств HAL в фильме очень контрастируют с полнейшей безэмоциональностью человеческих фигур, которые занимаются своими делами с почти машинной эффективностью. Их мысли и действия словно подчиняются заранее написанному алгоритму. В мире "2001" люди стали настолько похожи на роботов, что самым "человечным" персонажем оказывается машина. Вот сущность мрачного пророчества Стэнли Кубрика: когда мы, познавая мир, станем полностью полагаться на помощь компьютеров, наш интеллект "сдуется" до уровня искусственного, а не наоборот.