Рабочий поправляет диораму "Высадка на Луну" в Космическом центре имени Кеннеди.Почему столько рациональных людей сомневаются в науке?Мы живем в эпоху, когда любые научные знания - от изменения климата до вакцинации - сталкиваются с яростной оппозицией. Кое-кто сомневается даже в том, была ли высадка на Луну.
В комическом шедевре Стэнли Кубрика "Доктор Стрейнджлав" есть сцена, в которой Джек Д. Риппер, американский генерал, отказавшийся подчиняться вышестоящему командованию и приказавший нанести ядерный удар по Советскому Союзу, излагает свое параноидальное мировоззрение - в том числе объясняет, почему "пьет только дистиллированную или дождевую воду, а также алкоголь из чистого зерна", - Лайонелу Мандрейку, тревожному капитану британских ВВС.
Риппер: Вы когда-нибудь слышали о так называемом фторировании воды?
Мандрейк: Да, конечно, слышал об этом, Джек. Да, да.
Риппер: Вы знаете, что это такое?
Мандрейк: Нет, нет. Не знаю, что это такое. Нет.
Риппер: Вы понимаете, что фторирование - это самый чудовищный и опасный заговор коммунистов из всех, с которыми нам приходилось сталкиваться?
Фильм вышел на экраны в 1964 году; к этому времени польза фторированной воды для здоровья была однозначно доказана, и над теориями фторного заговора можно было смеяться. Но вы удивитесь, узнав, что даже сейчас, полвека спустя, фторирование воды по-прежнему вызывает страх и паранойю. В 2013 году жители Портленда, штат Орегон, одного из немногих крупных американских городов, где воду не фторируют, заблокировали план городских властей по фторированию. Им не понравилось, что правительство добавляет в воду "химикаты". Они заявили, что фтор может быть вреден для здоровья.
На самом деле фтор - это натуральное минеральное вещество, которое в слабой концентрации, используемой в водопроводной воде, способствует затвердению зубной эмали и предотвращает гниение зубов - дешевый и безопасный способ улучшить стоматологическое здоровье для всех - бедных и богатых, любителей и нелюбителей чистить зубы. Это научный и медицинский консенсус.
Но жители Портленда, вторя антифторным активистам по всему миру, отвечают: "Мы вам не верим".
Мы живем в эпоху, когда любые научные знания - от безопасности фтора и вакцин до реальности изменения климата - сталкиваются с организованной и часто яростной оппозицией. Пользуясь собственными источниками информации и толкованиями научных данных, сомневающиеся объявили войну консенсусу экспертов. Сейчас споров столько, что поневоле начинаешь думать, что какое-то дьявольское агентство подмешало в воду специальное вещество, заставляющее всех спорить. А еще обсуждается - в книгах, статьях и на ученых конференциях - угрожающий тренд: сомнение в науке само по себе превратилось в поп-культурный мем. В недавнем фильме "Интерстеллар", где действие происходит в футуристической, антиутопической Америке, где НАСА приходится скрываться, школьные учебники говорят, что посадка "Аполлона" на Луну была постановкой.
В каком-то смысле это неудивительно. Наша жизнь, как никогда раньше, пропитана наукой и техникой. Для многих из нас этот новый мир чудесен, комфортен и богат различными наградами, но вместе с тем более сложен и временами пугающ. Мы сейчас сталкиваемся с рисками, которые непросто проанализировать.
Нас, например, просят поверить, что есть пищу с генетически модифицированными организмами (ГМО) безопасно, потому что, как говорят эксперты, нет никаких доказательств того, что она опасна, и никаких причин считать, что точно изменять отдельные гены в лаборатории - опаснее, чем менять их все путем традиционного разведения. Но у некоторых людей сама идея переноса генов между разными видами вызывает в голове образ неконтролируемых экспериментов безумных ученых - и через двести лет после того, как Мэри Шелли написала "Франкенштейна", люди говорят о "франкенфуде".
Мир полон реальных и воображаемых угроз, и отличить первые от вторых не всегда просто. Нужно ли нам бояться, что вирус Эбола, который передается через непосредственный контакт с телесными жидкостями, мутирует в суперчуму, передающуюся воздушно-капельным путем? Научный консенсус говорит, что это практически невероятно: ни один вирус еще никогда полностью не менял способа своей передачи между людьми, и нет никаких доказательств того, что новый штамм Эболы чем-то отличается от всех прочих вирусов. Но введите в любой поисковик "airborne Ebola", и попадете в антиутопию, где у этого вируса практически сверхъестественные способности, в том числе способность убить нас всех.
В этом изумительном мире нам приходится решать, во что верить, а потом действовать в соответствии с этими воззрениями. В принципе для этого и нужна наука. "Наука - это не набор фактов, - говорит геофизик Марсия Макнатт, которая когда-то возглавляла Геологоразведочную службу США, а сейчас - редактор престижного журнала Science. - Наука - это метод определения того, можно ли обосновать законами природы то, во что мы верим". Но этот метод дается далеко не всем. Так что мы снова и снова сталкиваемся с проблемами.
читать дальше
Квадратная интуиция просто так не исчезает
То, что Земля круглая, было известно еще с античных времен - Колумб знал, что не упадет с края света, - но альтернативная география не исчезла даже после того, как кругосветные путешествия стали обыденностью. Эта карта 1893 года, составленная Орландо Фергюсоном, бизнесменом из Южной Дакоты, - сумасшедшая вариация на тему верований в плоскую Землю в XIX веке. "Плоскоземельцы" считали, что центр планеты находится на Северном полюсе, со всех сторон она окружена льдом, а Солнце, Луна и звезды находятся в нескольких сотнях миль над поверхностью. Наука часто требует от нас отказаться от непосредственного опыта (например, когда мы видим, как Солнце пересекает небо, нетрудно предположить, что это Солнце вращается вокруг Земли) в пользу теорий, которые ставят под сомнение наше место во вселенной.
Проблема, естественно, не нова. Научный метод приводит нас к истинам, которые совсем не самоочевидны, часто поразительны и трудны для понимания. В начале XVII века, когда Галилей заявил, что Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца, он не просто отказывался от церковной доктрины. Он просил людей поверить в то, что противоречит здравому смыслу - потому что все видят, что Солнце вращается вокруг Земли, а вращения самой Земли мы не чувствуем. Галилея отдали под суд и вынудили отречься от своих взглядов. Через два столетия Чарльзу Дарвину удалось избежать этой судьбы. Но его идея, что вся жизнь на Земле произошла от первичного предка, и мы, люди, - дальние родственники обезьян, китов и даже глубоководных моллюсков, доступна для понимания далеко не всем. Как и другая идея XIX века: что двуокись углерода, невидимый газ, который мы выдыхаем и который составляет меньше одной десятой части процента атмосферы, может влиять на климат Земли.
Даже если наш интеллект соглашается с этими научными утверждениями, мы подсознательно цепляемся за интуицию - то, что ученые называют нашими наивными верованиями. Недавнее исследование Эндрю Штульмана из Западного колледжа показало, что даже студенты естественнонаучных специальностей испытывают трудности, когда их просят ответить "да" или "нет" на вопросы вроде "Произошли ли люди от морских животных" или "Вращается ли Земля вокруг Солнца". И та, и другая истина противоречат интуиции. Студенты, даже те, кто дали правильные ответы ("да"), все равно отвечали медленнее, чем на вопросы "Произошли ли люди от древесных животных" (это тоже истина, но более легко понятная) и "Вращается ли Луна вокруг Земли" (и это истина, но куда более интуитивная). Согласно исследованиям Штульмана, приобретая научную грамотность, мы подавляем наши наивные верования, но не избавляемся от них полностью. Они прячутся где-то в нашем мозге и нашептывают, пока мы пытаемся осознать мир.
Большинство из нас осознают мир на основе личного опыта и разрозненных сведений, на основе рассказов, а не статистики. Мы можем сдать анализ на простатический специфический антиген, несмотря даже на то, что его уже не рекомендуют врачи, потому что благодаря нему близкий друг узнал, что у него рак - но обращаем меньше внимания на статистические свидетельства, тщательнейшим образом собранные из нескольких исследований, которые показывают, что этот анализ редко спасает жизни, но становится причиной многих необязательных операций. Или же мы узнаем о достаточно большом количестве раковых больных в городе со свалкой ядовитых отходов и тут же делаем вывод, что именно отходы вызвали рак. Тем не менее, то, что две вещи происходят одновременно, еще не означает, что между ними есть причинно-следственная связь, и то, что события происходят целыми кластерами, еще не означает, что они не случайны.
У нас вообще проблемы с восприятием случайности: нашему мозгу требуются паттерны и смыслы. Но наука предупреждает нас, что мы можем обманывать себя. Чтобы с уверенностью сказать, что между свалкой отходов и случаями рака существует причинно-следственная связь, нужен статистический анализ, который покажет, что случаев рака намного больше, чем могло бы произойти случайным образом, а также свидетельства того, что жители города подверглись воздействию ядохимикатов, и доказательства того, что эти химикаты вызывают именно рак.
Эволюция под судом
В 1925 году в Дайтоне, штат Теннеси, где Джона Скоупса отдали под суд за то, что он преподавал в школе теорию эволюции, креационист-книготорговец рекламировал свои товары. Современная биология без концепции эволюции не имеет смысла, но религиозные активисты по-прежнему требуют, чтобы креационизм преподавали на уроках биологии как альтернативное мнение. Когда наука вступает в конфликт с базовыми верованиями человека, она обычно проигрывает.
Даже для ученых научный метод - тяжелая дисциплина. Как и все мы, они уязвимы для так называемого "пристрастия к подтверждению" - тенденции искать и видеть только те доказательства, которые подтверждают то, во что они уже верят. Но, в отличие от всех нас, они отдают свои идеи для формальной экспертной оценки, прежде чем опубликовать их. После публикации результатов, если эти результаты достаточно важны, другие ученые могут попытаться их повторить - и, будучи по своей природе скептиками, одержимыми духом соперничества, с удовольствием объявят, если результаты не удастся подтвердить. Научные результаты всегда предварительны и могут быть опровергнуты какими-нибудь будущими экспериментами или наблюдениями. Ученые очень редко заявляют об абсолютных истинах или абсолютной уверенности. Неуверенность на границах познания неизбежна.
Иногда ученые изменяют идеалам научного метода. В биомедицинских исследованиях, в частности, существует пугающая тенденция - получать результаты, которые невозможно повторить вне лаборатории, где они получены; эта тенденция привела к призывам сделать эксперименты более прозрачными. Фрэнсис Коллинз, директор Национального института здравоохранения, беспокоится из-за "секретного соуса" - специализированных процедур, особого программного обеспечения, хитрых ингредиентов, - о которых ученые не рассказывают коллегам. Но, тем не менее, он по-прежнему верит в науку в целом.
"Наука найдет истину, - говорит Коллинз. - Она может ошибиться в первый раз, возможно - во второй, но в конце концов найдет истину". "Предварительность" науки - еще одно качество, малопонятное для людей. Для некоторых климатических скептиков, например, вполне достаточным основанием для недоверия служит то, что в 70-х годах некоторые ученые беспокоились (на тот момент - вполне обоснованно) из-за возможного наступления нового ледникового периода.
Прошлой осенью Межправительственная комиссия по изменению климата, состоящая из сотен ученых, работающих под юрисдикцией ООН, выпустила свой пятый за последние 25 лет доклад. В нем предельно четко и ясно выразили консенсус мирового ученого сообщества: поверхность планеты за последние 130 лет стала горячее на 1.5 градуса Фаренгейта, а человеческие действия, в том числе сжигание ископаемого топлива, скорее всего, являются основной причиной потепления с середины XX века. Многие жители США - намного больший процент, чем в других странах - по-прежнему сомневаются в этом консенсусе или считают, что активисты-экологи используют угрозу глобального потепления, чтобы атаковать свободный рынок и индустриальное общество в целом. Сенатор Джеймс Инхоф из Оклахомы, один из самых влиятельных республиканцев, высказывающихся по вопросам экологии, уже давно объявил глобальное потепление аферой.
Идея, что сотни ученых со всего мира могут сговориться, чтобы провернуть такую огромную аферу, смехотворна - ученые обожают опровергать друг друга. Но совершенно очевидно, что организации, финансируемые отчасти топливной промышленностью, умышленно пытаются исказить понимание научного консенсуса со стороны широкой публики, продвигая нескольких скептиков.
СМИ уделяют огромное внимание этим диссидентам, пессимистам, профессиональным спорщикам и любителям постучать кулаком по столу. Кроме того, пресса уверяет вас, что наука полна шокирующих открытий, которые совершают гении-одиночки. Все не так. (Скучная) правда состоит в том, что наука продвигается маленькими шажками, с помощью накопления данных и идей от многих людей в течение многих лет. Так было и с консенсусом по поводу изменения климата. Он не изменится после одного "неправильного" показания термометра.
Но даже пиара, пусть и обманчивого, недостаточно, чтобы объяснить, почему всего 40 процентов американцев, согласно данным недавнего опроса Pew Research Center, согласны, что деятельность человека - главная причина глобального потепления.
"Коммуникационная проблема науки", как ее бесцветно называют изучающие ее ученые, помогла собрать немало новых данных о том, как люди решают, во что им верить - и почему они так часто не соглашаются с научным консенсусом. По словам Дэна Кагана, дело даже не в том, что они не способны его понять. В одном исследовании он попросил 1540 американцев (репрезентативную выборку) оценить угрозу от изменения климата по шкале от нуля до десяти. Затем он скоррелировал это с научной грамотностью опрошенных. Он обнаружил, что чем люди грамотнее, тем непримиримее их взгляды - причем на обоих концах спектра. Научная грамотность приводит к поляризации мнений о климате, а не к консенсусу. По словам Кагана, это происходит потому, что люди используют научные знания, чтобы подкрепить убеждения, уже сформированные их мировоззрением.
Американцы разделяются на два основных "лагеря", говорит Каган. "Эгалитаристы" и "коммунитаристы" обычно с подозрением относятся к "большой промышленности" и считают, что она замышляет что-то опасное, так что без государственного регулирования не обойтись; они чаще видят в изменении климата опасность. С другой стороны, люди с "иерархическим" и "индивидуалистическим" мировоззрением уважают лидеров промышленности и не любят, когда в их дела вмешивается государство; они скорее отмахнутся от предупреждений по поводу изменений климата, потому что знают, что это означает лично для них - какой-нибудь новый налог или закон, ограничивающий выделение двуокиси углерода.
В США мнение об изменении климата каким-то образом превратилось в лакмусовую бумажку, которая определяет, к какому из этих двух враждующих племен вы принадлежите. Когда мы спорим о климате, говорит Каган, мы на самом деле спорим о том, кто мы такие и с кем мы. Мы думаем: "Такие люди, как я, верят в это. Другие люди в это не верят". Для иерархического индивидуалиста, по словам Кагана, не соглашаться с общепринятым научным мнением о климате вовсе не иррационально: если он согласится, то мир от этого не изменится, но зато его выкинут из племени.
"Возьмите парикмахера из поселка в Южной Каролине, - писал Каган. - Стоит ли ему просить клиентов подписать петицию, призывающую Конгресс что-то сделать с изменением климата? Нет. Если он так сделает, то лишится работы, как лишился его бывший конгрессмен Джон Инглис, выдвинувший именно такое предложение".
Наука обращается к нашему рациональному мозгу, но наши верования основаны по большей части на эмоциях, а самая большая мотивация - не ссориться с близкими. "Мы все школьники. Мы так и не закончили старших классов, - говорит Марсия Макнатт. - Люди по-прежнему испытывают потребность вписаться в общество, и эта потребность настолько сильна, что местные ценности и мнения всегда побивают науку. И они по-прежнему будут побивать науку, особенно если игнорирование науки не несет никаких негативных последствий".
В то же время Интернет значительно облегчил климатическим скептикам и сомневающимся всех мастей задачу по поиску "своей" информации и "своих" экспертов. Ушли те дни, когда научную информацию охраняли несколько влиятельных учреждений - элитные университеты, энциклопедии, крупные новостные организации, даже National Geographic. Интернет демократизировал информацию, что хорошо. Но, как и кабельное телевидение, он позволил людям жить в "фильтрующем пузыре", который пропускает только информацию, с которой вы уже согласны.
Как пробить пузырь? Как заставить климатических скептиков передумать? Новые факты делу не помогут. Лиз Нили из организации Compass, обучающей ученых популяризировать науку, говорит, что людям важно слушать людей, которым они доверяют, которые разделяют их фундаментальные ценности. У нее есть личный опыт, связанный с этим. Ее отец - климатический скептик, получающий большинство информации по этому вопросу из консервативной прессы. В конце концов она раздраженно спросила его: "Ты им веришь или мне?" Она сказала, что верит ученым, которые исследуют изменения климата, и со многими из них знакома лично. "Если ты считаешь, что я неправа, - сказала она, - значит, ты мне не доверяешь". Взгляды ее отца смягчились, но не благодаря фактам.
Если вы рационалист, вас все это не может не расстроить. В описании того, как мы решаем, во что верить, многие наши решения кажутся едва ли не случайными. Те из нас, кто работают в сфере популяризации науки, точно так же подвержены племенному мышлению, как и все остальные, говорит Каган. Мы верим в научные идеи не потому, что по-настоящему оценили все доказательства, а потому, что чувствуем привязанность к научному сообществу. Когда я сказал Кагану, что полностью поддерживаю теорию эволюции, он ответил: "То, что вы верите в эволюцию - всего лишь одна из ваших характеристик. Это ничего не говорит о том, как вы рассуждаете".
Возможно, это и так - но эволюция действительно произошла. Биология без нее не имеет смысла. В этих вопросах не может быть двух противоборствующих сторон. Изменения климата происходят. Прививки спасают жизни. Быть правым важно - а научное племя куда чаще оказывалось право, чем неправо. Современное общество построено на вещах, сделанных научным племенем.
Кроме того, сомнения в науке приводят к серьезным последствиям. Люди, которые верят, что вакцины вызывают аутизм - часто хорошо образованные и богатые, кстати, - подрывают "стадный иммунитет" к таким болезням, как коклюш и корь. Антипрививочное движение набрало силу после того, как в престижном британском медицинском журнале Lancet в 1998 году вышло исследование, связавшее распространенную вакцину и аутизм. Позже журнал отказался от исследования, которое было полностью дискредитировано. Но идею о связи вакцин с аутизмом продвигают знаменитости и подкрепляют интернет-фильтры. (Антипрививочная активистка и актриса Дженни Маккарти на шоу Опры Уинфри произнесла знаменитую фразу: "Я получила образование в Университете Google".)
Последствия от сомнений в изменении климата могут возыметь долгосрочное глобальное действие. В США климатическим скептикам удалось добиться своей фундаментальной цели - остановить законодательные инициативы по борьбе с глобальным потеплением. Им не нужно было даже выигрывать дебаты - достаточно оказалось затуманить спор настолько, чтобы помешать принять законы об ограничении выделения парниковых газов.
Некоторые экологи-активисты хотят, чтобы ученые вышли из своих башен из слоновой кости и вступили в политическую битву. Но любой ученый, который вступит на эту дорогу, должен быть очень осторожен, говорит Лиз Нили. "Линию между объяснением научных данных и отстаиванием определенной позиции пересечь очень легко", - говорит она. В дебатах об изменении климата основной аргумент скептиков - то, что ученые говорят, что изменения климата представляют серьезную угрозу, по политическим мотивам и под давлением экологов-активистов, а не на основании конкретных данных. Это неправда и клевета на честных ученых. Но эта клевета станет лишь правдоподобнее, если ученые станут не заниматься своей профессиональной деятельностью, а отстаивать конкретные политические решения.
Именно их отрешенность, так называемое хладнокровие науки, делают науку такой убийственно эффективной. Наука говорит нам правду, а не то, что мы хотели бы считать правдой. Ученые могут быть такими же догматиками, как кто угодно - но их догма постоянно плавится в горячем пламени новых исследований. В науке изменить мнение под давлением фактов - не грех. Для некоторых людей племя важнее, чем правда; для лучших ученых правда важнее племени.
Научному мышлению нужно учить, а иногда ему учат плохо, говорит Макнатт. Студенты выходят из аудиторий, считая науку набором фактов, а не методом. Исследования Штульмана показали, что даже многие студенты колледжей не понимают, что такое "доказательство". Научный метод нельзя "просто взять и понять" - но, с другой стороны, и демократию тоже. Ни то, ни другое на протяжении большей части человеческой истории не существовало. Мы бегали, убивали друг друга, чтобы сесть на трон, молились богу дождя, и, к лучшему или худшему, делали то же самое, что и наши предки.
Сейчас же все меняется невероятно быстро, и иногда это пугает. Не все изменения - прогресс. Наша наука сделала нас доминирующими организмами (при всем уважении к муравьям и сине-зеленым одноклеточным водорослям), и мы изменяем всю планету. Естественно, мы правы, задавая вопросы о некоторых вещах, которые нам позволяют делать наука и технология. "Все должны задавать вопросы, - говорит Макнатт. - Это отличительный признак ученого. Но люди должны пользоваться научным методом или доверять людям, пользующимся научным методом, чтобы выработать свое мнение по этим вопросам". Нам нужно учиться лучше искать ответы, потому что вопросы уж точно проще не станут.
-
-
05.02.2015 в 21:53!!!