Вселенная без меня уже не та... (с)
Нет, это не о том же, о чем "Почему Америка сошла с ума".
Автор: Курт Андерсен
Вы имеете право на собственное мнение, но не имеете права на собственные факты.
- Дэниэл Патрик Мойнихэн
Мы рискуем стать первым народом в истории, который сделает свои иллюзии настолько живыми, убедительными и "реалистичными", что в них можно будет жить.
- Дэниэл Дж. Бурстин, The Image: A Guide to Pseudo-Events in America (1961)
Когда Америка потеряла связь с реальностью?
Впервые я заметил нашу национальную склонность к фантазии в 2004 году, после того, как политический серый кардинал президента Джорджа Буша-младшего, Карл Роув, придумал замечательную фразу: общество, основанное на реальности. Люди в "обществе, основанном на реальности, - рассказал он репортеру, - считают, что решения приходят благодаря тщательному изучению видимой реальности... Так мир уже не работает". Через год в эфир вышла передача The Colbert Report. В первые несколько минут первого эпизода Стивен Кольбер, играя роль правого популиста-эксперта, исполнил миниатюру под названием "Слово". Первое слово, которое он выбрал - правденность (truthiness). "Да, я уверен, что кое-кто из "грамматической полиции", все эти "словятники" из Webster, скажут: "Эй, да это не слово вообще!" Так вот, все мои знакомые знают, что я не поклонник словарей и справочников. Они слишком элитаристские. Постоянно нам говорят, что правда, а что нет. Или что произошло, а что нет. Кто такая "Британника", чтобы говорить мне, что Панамский канал построен в 1914 году? Если я хочу сказать, что он построен в 1941 году, это мое право. Я не доверяю книгам - там одни голые факты, без сердца... Признайте, ребята: мы - разделенный народ... разделенный на тех, кто думает головой, и тех, кто думает сердцем... Потому что правда, леди и джентльмены - это то, что чуют печенкой".
"О, да, - подумал я. - Именно". Америка изменилась со времен моей молодости, когда шутки о "правденности" или "обществе, основанном на реальности", никто бы не понял. Ибо несмотря на все веселье и все прекрасные последствия 1960-х годов - десятилетия моего детства, - я понял, что именно в эти годы и зародилась пресловутая "правденность". И если шестидесятые считать общенациональным нервным срывом, то мы, скорее всего, ошибаемся, считая, что уже восстановились после него.
читать дальшеКаждый из нас находится в какой-то точке спектра между полюсами рационального и иррационального. У всех у нас есть "чуйки", которые мы не можем доказать, и суеверия, которые кажутся бессмысленными. Некоторые мои лучшие друзья очень религиозны, другие - верят в сомнительные теории заговоров. Проблема возникает, когда мы с этим перебарщиваем: позволяем субъективному полностью преобладать над объективным, думаем и действуем так, словно мнения и чувства столь же правдивы, как факты. Американский эксперимент, первое олицетворение великой идеи интеллектуальной свободы, появившейся в эпоху Просвещения, - идеи, что каждый индивидуум может верить, во что ему заблагорассудится, - пророс повсюду бесконтрольными метастазами. С самого начала наш ультраиндивидуализм был соединен с эпическими мечтами, иногда - эпическими фантазиями: каждый американец - из богоизбранного народа, который строит утопию по индивидуальному проекту, и все мы свободны, чтобы изменить себя с помощью воображения и силы воли. В современной Америке эта волнующая часть идеи Просвещения полностью поглотила трезвые, рациональные, эмпирические части. Потихоньку в течение столетий, затем - все быстрее и быстрее в последние пятьдесят лет мы, американцы, отдали себя на откуп самому разнообразному магическому мышлению, релятивизму по принципу "все дозволено" и вере в причудливые объяснения - малые и большие фантазии, которые утешают, или возбуждают, или ужасают нас. И большинство из нас не понимают, насколько же далеко зашла эта странная новая нормальность.
Мы, американцы, намного больше остального миллиарда жителей развитых стран верим - по-настоящему верим - в сверхъестественное и чудесное, в Сатану на земле, в рассказы о путешествиях в рай и из рая и в историю мгновенного сотворения Земли несколько тысяч лет назад.
Мы верим, что правительство и сговорившиеся с ними тайные силы скрывают от нас самые чудовищные и шокирующие истины - об убийствах, инопланетянах, происхождении СПИДа, теракте 11 сентября, опасности вакцин и так далее.
И все это было так даже до того, как мы познакомились с терминами постфактический и постправда, до того, как избрали президента, удивительно лояльно относящегося к теориям заговора, к идеям, что является правдой, а что - нет, и что вообще такое реальность.
Мы прошли сквозь зеркало и прыгнули в кроличью нору. Америка превратилась в Фэнтезиленд.
Насколько распространена эта беспорядочная приверженность неправде? Сколько американцев сейчас живут в альтернативной реальности? Любой опрос по поводу верований дает лишь очень грубую оценку того, что люди на самом деле думают. Но множество опросов за последние двадцать лет соединились в своеобразную перепись населения доверчивых и заблуждающихся. По моим расчетам, люди, живущие в реальности, находятся в меньшинстве; их, наверное, треть, может быть больше, но точно меньше половины. Лишь треть из нас, например, не верит, что история сотворения мира из книги Бытия - это слово Божие. Лишь треть совершенно не верит в телепатию и призраков. Две трети американцев верят, что "ангелы и демоны активно действуют в мире". Больше половины говорят, что совершенно уверены, что рай существует; примерно столько же верят в существование личного Бога - не просто какой-то неизвестной силы, вселенского духа или высшей власти, а живого разумного существа. Треть из нас верит, что глобальное потепление - не просто незначительное явление, а целая афера, в которой замешаны ученые, правительства и журналисты. Треть верит, что нашими древнейшими предками были такие же люди, как мы; что правительство сговорилось с фармацевтической индустрией и скрывает дешевые натуральные лекарства от рака; что инопланетяне посещают или посещали землю. Почти четверть верит, что вакцины вызывают аутизм и что Дональд Трамп получил больше голосов избирателей в 2016 году. Четверть считает, что наш предыдущий президент, может быть (или точно), был (или остается?) антихристом. По данным опроса Public Policy Polling 15 процентов верят, что "пресса или правительство использует секретную технологию контроля разума в телевещании", а еще 15 процентов считают такое в принципе возможным. Четверть американцев верит в ведьм. Что интересно, примерно такая же доля (или, может быть, меньшая?) верит, что Библия состоит в основном из легенд и мифов - и столько же народу верит, что власти США замешаны в теракте 11 сентября.
Когда я говорю, что "треть верит в А, а четверть верит в Б", важно понимать, что все это разные трети и четверти населения. Естественно, различные фэнтезийные демографии пересекаются и подпитывают друг друга: например, вера в посещение инопланетянами Земли и похищение ими людей может привести к вере в то, что власти многое скрывают, что, в свою очередь, приведет к вере в еще более обширные заговоры и группы заговорщиков, а это очень хорошо сочетается с верой в грядущий армагеддон.
Почему мы такие?
Вкратце, ответ такой: потому что мы американцы. Потому что быть американцем - значит иметь право верить во что угодно, что наши верования равны или даже лучше, чем у всех остальных, и пусть эксперты идут к черту. После того, как люди становятся приверженцами такого подхода, мир выворачивается наизнанку, и никакие причинно-следственные связи уже не могут считаться фиксированными. Невероятное становится вероятным, а вероятное - невероятным.
Слово мейнстрим в последнее время стало почти ругательным - оно означает необъективность, ложь, давление со стороны элиты. Но учреждения и силы, которые когда-то мешали нам с головой нырнуть в море явной неправды или абсурда - пресса, академики, правительство, корпорации, профессиональные ассоциации, просто респектабельные мнения, - в последние несколько десятилетий лишь стимулировали и возбуждали самые разнообразные фантазии.
Высокопоставленный врач из одного из самых престижных университетских госпиталей США рекламирует "чудесные лекарства" в своей ежедневной телепередаче. По кабельным каналам идут документальные фильмы, где о русалках, монстрах, призраках и ангелах рассказывают как о реальных существах. Когда профессор-политолог обрушивается с критикой на идею, "что существует некая "публика", у которой есть общая идея реальности, концепция здравого смысла и набор критериев, по которым оцениваются здравый смысл и рациональность", коллеги лишь кивают и дают ему преподавательское место. Старая периферия превратилась в новый центр. Иррациональность стала респектабельной и часто неудержимой.
Вся наша социальная среда и каждая из ее пересекающихся частей - культурная, религиозная, политическая, интеллектуальная, психологическая, - стали проводником невероятных заблуждений, правденности и выдавания желаемого за действительное. У нас на выбор появилась куча скользких дорожек, ведущих в разных направлениях к разнообразной волнующей бессмысленности. В последние несколько десятилетий эти естественные скользкие дорожки превратились в огромный, плотно сросшийся комплекс взаимосвязанных, пересекающихся бобслейных трасс, по которым Дональд Трамп успешно въехал в Белый дом.
Американская душа всегда принадлежала к двум типам. У нас есть наша дикая, быстрая, необузданная сторона: мы - перевозбужденные азартные игроки, питающие особую слабость к историям, слишком хорошим, чтобы быть правдой. Но еще мы - носители добродетелей, олицетворяемых пуританами и их светскими потомками: спокойствия, трудолюбия, экономности, трезвости и здравого смысла. Склонность к невозможным мечтам похожа на все другие сильные склонности - это нормально, если сдерживать. В течение большей части нашей истории наши импульсы были относительно сбалансированы, поддерживая динамическое равновесие между фантазией и реальностью, манией и умеренностью, доверчивостью и скептицизмом.
Великая разбалансировка и падение в Фэнтезиленд были порождены двумя значительными переменами. Первая - тектонический сдвиг в мышлении, который проявился в шестидесятых; с тех пор у всех американцев в операционную систему намертво вшито новое правило: Делай то, что хочешь, найди свою реальность, все относительно.
Второе изменение - начало новой информационной эпохи. Цифровая технология придает новую силу выдающим себя за реальность фикциям: идеологическим, религиозным, научным. Среди миллиарда сайтов в Интернете, во что бы вы ни верили, вы обязательно найдете тысячи таких же фантазеров, обосновывающих свои верования фактами и "фактами". До появления Интернета ненормальные люди по большей части были изолированы, так что им труднее было оставаться уверенными в своей альтернативной реальности. Теперь же в их мнения свято верят, и они разлетелись по всему эфиру и Интернету, словно настоящие новости. Теперь все фантазии выглядят реальностью.
Сегодня каждый из нас свободнее, чем когда-либо, в производстве персонализированной реальности, в вере во все, что угодно, и в притворстве кем угодно. А из-за этого все границы между настоящим и выдуманным легче размываются и исчезают. Правда становится гибкой, личной, субъективной. И мы любим эту новую ультрасвободу, настаиваем на ней - несмотря на то, что боимся и ненавидим ту часть американцев, которые пользуются ею неправильно.
Отношение к реальной жизни как к фантазии и серьезное восприятие смехотворных идей - не уникально американская черта. Но мы - глобальный тигель и эпицентр. Мы изобрели фантазийно-промышленный комплекс; практически нигде, за исключением совсем бедных стран, открытая и яркая вера в сверхъестественное не является главной частью идентичности стольких людей. Вот вам американская исключительность образца XXI века. Страна всегда была уникальной, но сейчас мы уникальны... по-другому. Мы по-прежнему богаты и свободны, все еще более влиятельны и сильны, чем любая другая страна, США - практически синоним развитой страны. Но наш сдвиг к доверчивости, к "хочу сделать по-своему", к отрицанию фактов и неуверенному восприятию реальности в целом перебил все другие наши исключительные национальные черты и превратил нас в менее развитую страну.
Многим кажется, что наш шокирующий момент с Трампом - момент "постправды" и "альтернативных фактов" - это какой-то необъяснимый, безумный новый американский феномен. Но то, что происходит сейчас - всего лишь наивысшая экстраполяция и выражение настроений, которые делали Америку исключительной на протяжении всей ее истории.
Америка была создана истинными верующими и страстными мечтателями, а также хитрыми торгашами и доверчивыми покупатели, благодаря чему и стала успешной, - а также людьми, уникально подверженными фантазиям, что воплощалось во всем - от охоты на ведьм в Сейлеме до создания Джозефом Смитом мормонизма, от П.Т. Барнума до говорения на двунадесяти языках, от Голливуда до сайентологии и теорий заговора, от Уолта Диснея до Билли Грэхэма, от Рональда Рейгана до Опры Уинфри и Трампа. Иными словами, рецепт такой: смешайте эпический индивидуализм с крайней религиозностью, хорошенько залейте шоу-бизнесом, дайте настояться несколько столетий, потом пропустите через шестидесятые, где "можно все", и через эпоху Интернета. Получится Америка, в которой мы живем сегодня - в которой реальность и фантазия странно и опасно размыты и перемешаны.
1960-е и начало конца эры разума
Я не сожалею о том, как шестидесятые навсегда изменили американское общество и культуру. Я их и не ругаю. Дело просто в том, что вместе с несомненной выгодой мы получили неучтенные издержки.
В 1962 году впервые заговорили о "хиппи", "Битлз" выпустили свой первый хит, Кен Кизи опубликовал "Пролетая над гнездом кукушки", а гарвардский лектор-психолог Тимоти Лири раздавал студентам-старшекурсникам псилоцибин и ЛСД. А в трех часах к югу от Сан-Франциско, в райском местечке у прибрежных скал Биг-Сур, пара выпускников психологического факультета Стэнфорда основали школу и мозговой трест, который назвали в честь небольшого индейского племени, когда-то населявшего ту же территорию.
В 1968 году, - вспоминал один из основателей сорок лет спустя, - Эсален был центром циклона молодежного восстания. Словно Мекка для исламской культуры. Эсален был центром паломничества для сотен и тысяч молодых людей, которых интересовала трансцендентность, прорывное сознание, ЛСД, сексуальная революция, встречи, чувствительность, поиск тела, йога - все эти вещи были внедрены в культуру именно через Эсален. К 1966, 1967, 1968 году Эсален влиял на весь мир.
Это не хвастовство и не преувеличение. Практически все, что известно как "нью-эйдж", было изобретено, разработано или популяризировано в Эсаленском институте. Эсален - это первая церковь новой американской религии для людей, которые считали, что им не нравятся церкви и религии, но все равно хотели верить в сверхъестественное. Институт заново изобрел психологию, медицину и философию, подгоняемый подозрительным отношением к науке и здравому смыслу и полным принятием магического мышления (а также массажем, горячими банями, сексом и сексом в горячих банях). То была штаб-квартира новой безрелигиозной религии и "науки", не содержавшей почти ни грамма науки. Идея состояла в радикальной толерантности к терапевтическим подходам и пониманиям реальности, особенно если они происходили из азиатских традиций или традиций американских индейцев и других шаманских культур. Невидимые энергии, прошлые жизни, астральная проекция, да что угодно - чем экзотичнее, чудеснее и нефальсифицируемее, тем лучше.
Незадолго до открытия Эсалена один из его основателей, Дик Прайс, пережил нервный срыв, и его на год поместили в частную психиатрическую лечебницу против его воли. Его новый институт воплощал собой радикальную идею, что психоз и другие душевные болезни - это просто ярлыки, которые навешивает "здравый" мир на эксцентриков и визионеров, что это в первую очередь инструменты принуждения и контроля. Это, конечно же, большая идея, на которой основана книга "Пролетая над гнездом кукушки". Среди самих психиатров у этой идеи оказалось два влиятельных сторонника, которые в начале десятилетия опубликовали неортодоксальные манифесты: Р.Д. Лайнг (The Divided Self) и Томас Шаш (The Myth of Mental Illness). "Безумие, - писал Лайнг, когда Эсален был еще совсем новым, - это в потенциале освобождение и обновление". Основатели Эсалена были большими поклонниками Лайнга, и институт стал продвигать идею, что сумасшествие - это просто альтернативный способ восприятия реальности.
Эти влиятельные критики помогли сделать популярной и респектабельной идею, что большая часть науки - зловещая схема, созданная деспотичными заговорщиками, чтобы угнетать людей. Душевные болезни, в один голос утверждали Лайнг и Шаш, - "теория, а не факт". Теперь это универсальный аргумент, которым пользуются все - креационисты, отрицатели изменения климата, истеричные антивакцинаторы, - которые предпочитают науке свои личные верования.
Вы же слышали, что молодежь всегда считает, что вселенная крутится вокруг них, и они единственные, кто в ней что-то понимают? А до того, как их лобные доли, где живут здравый смысл и рациональность, полностью сформируются, они бывают особенно склонны к фантазиям? В шестидесятых сама вселенная помогла им: она словно действительно стала вращаться вокруг молодежи, подтверждая их подростковое самолюбие; их фантазии о собственной важности казались реальными, а фантазии о немедленном преобразовании и революции - реалистичными. Практически за одну ночь Америка сосредоточила все внимание на молодежи и на всем, во что они верили, что воображали и чего желали.
Если в 1962 году десятилетие по-настоящему началось, то 1969-й стал годом, когда новые доктрины и их серьезность были систематизированы взрослыми. Здравый смысл и рациональность закончились. Контркультурные выбросы пугали старую гвардию, в том числе религиозных людей, которые не могли понять, что в Америке началось новое Великое прозрение, создавшее новую религию для верующих, у которого "нет вариантов, кроме как идти к Священному городу... который лежит за пределами технократии... к Новому Иерусалиму". Эта цитата - из книги The Making of a Counter Culture: Reflections on the Technocratic Society and Its Youthful Opposition, опубликованной через три недели после Вудстока, летом 1969 года. Ее автором был 35-летний Теодор Рошак, профессор из Сан-Франциско и, соответственно, автор самого термина контркультура. На 270 страницах Рошак прославляет "смелый" отказ молодого поколения от экспертного опыта и всего, что наша культура ценит как "здравый смысл" и "реальность". (Обратите внимание на пугающие кавычки.) Так называемые эксперты, в конце концов, "сидят на зарплате у государства и/или корпоративной структуры". В главе под названием "Миф объективного сознания" говорится, что наука - на самом деле просто государственная религия. Чтобы создать "новую культуру, в которой неинтеллектуальные способности... определяют, что такое добро [и] правда, - пишет он, - требуется обязательно подорвать научное мировоззрение, которое твердо стоит на эгоцентричном, церебральном сознании". Он приветствует "радикальный отказ от научных и технологических ценностей".
Ранее тем же летом социолог из Чикагского университета (и католический священник) Эндрю Грили предупреждал читателей The New York Times Magazine, что кроме уже всем знакомых признаков молодежного восстания (длинные волосы, секс, наркотики, музыка, протесты), в университетах происходит шокирующая перемена: рост антирационализма и возвращение к сакральному - "мистицизму и магии", оккультизму, спиритическим сеансам, культам, основанным на книге Откровения. Когда он нарисовал на доске статистическую таблицу, один из студентов в ужасе воскликнул: "Мистер Грили, вы что, эмпирицист?"
1969 год сменился 1970-м; 41-летний профессор юридического факультета Йельского университета заканчивал собственную книгу о новой молодежной контркультуре. Чарльз Рейх был бывшим клерком Верховного суда, преподававшим в одном из главных американских центров ультрарационализма. Но общение с молодежью привело его к прозрению и отступничеству. В 1966 году он стал вести семинар для магистрантов под названием "Индивидуальность в Америке", на котором знакомил студентов с книгами Кизи и Нормана Мейлера. Следующее лето, Лето любви, он провел в Беркли. По дороге обратно в Нью-Хэвен он, словно библейский Павел, принял ценности детей. Его курс в Йеле стал очень популярным; в какой-то год там занимались сразу 600 студентов. В 1970 году книга The Greening of America стала бестселлером номер один New York Times (наряду с 70-страничной выдержкой, напечатанной в New Yorker), и оставалась в списке почти весь год.
В 16 лет я купил и прочитал одну из двух миллионов проданных копий. Перечитав ее сегодня и вспомнив, как мне она нравилась, я понял, каким же глупым был тогда. Рейх бесстыдно, некритично восхищался детьми вроде меня. The Greening of America, пожалуй, стал величайшим актом потакания тщеславию и самодовольству новой молодежи со стороны мейнстрима. Ее теоретическая подоснова была простой и идеально льстивой для молодых читателей: существует три вида американского "сознания", каждый из которых "определяет восприятие человеком реальности... его "голову", его образ жизни". Люди сознания I были старомодными, самодостаточными личностями, которые стали не нужны из-за нового "Корпоративного государства" - в общем, это твои бабушки и дедушки. Люди сознания II - запуганные конформисты, чей рационализм - это тираническая ловушка, поставленная Корпоративным государством; в общем, это твои родители.
А еще есть сознание III, которое "впервые появилось среди американской молодежи и стремительно расходится по все более широким ее слоям, а постепенно - даже среди старших". Если вы против Вьетнамской войны, вычурно одеваетесь и курите травку, значит, у вас точно сознание III. Достаточно быть молодым, небрежным и недисциплинированным, чтобы приблизить новую утопию.
Рейх хвалил "веселость и юмор" нового гардероба сознания III, но вот в его книге юмора нет вообще - потому что это реакция на "этот момент полнейшей стерильности, темнейшей ночи и крайней опасности". Конспирология процветала, и Рейх на нее купился. Теперь, когда "Корпоративное государство добавило обезличивание и репрессии" к остальной несправедливости, "оно угрожает уничтожить весь смысл и высосать всю радость из жизни". Магическое мышление Рейха в основном было связано с тем, как пройдет революция. "Американское Корпоративное государство", создав новое поколение длинноволосых гипериндивидуалистов, которые настаивают на доверии своему чутью и поиску собственной правды, "добилось того, что ни одним революционерам не удалось добиться самостоятельно. Машина начала уничтожать себя". После того, как все станут носить Levi's и обдалбываться в хлам, старые пути "просто будут сметены потоком",
Неизбежный/грядущий счастливый катаклизм, который был неотъемлемой частью мечты, конечно же, не случился. Машина не уничтожила себя. Но Рейх был наполовину прав. Наступило эпохальное изменение в американском мышлении - "насколько нам известно, необратимое... К прежнему сознанию вернуться уже нельзя". Он ошибался, выдавая желаемое за действительное и искренне считая, что после того, как приливная волна нового мышления снесет плотины, вода станет течь только в одном направлении, создав мирную, кооперативную, крутую новую континентальную утопию - все сердца и разумы изменятся точно так же, как его собственное, вся Америка окажется "берклированной" и "вермонтизованной". Вместо этого сознание III оказалось всего лишь одной из ранних итераций постразумной, постфактической Америки, возникшей благодаря этому цунами. Вера Рейха была противоположностью оптимистичному заблуждению рационалистов Просвещения 200-летней давности. Томас Джефферсон и компания считали, что если дать человеку полную свободу мыслей, то большинство последует по пути рассудка. Какая милая вера.
Я помню семидесятые, когда фантастические верования были полноценной частью мейнстрима. Моя мать-атеистка купила и прочитала "Тайную жизнь растений", бестселлер, в котором говорилось, что растения разумны и подобны "подружкам невесты на свадьбе физики и метафизики". Потрясающую правду о растениях, как утверждала книга, скрывают FDA и агробизнес. Моя мама не верила в заговор, но стала разговаривать со своими фикусами, как с питомцами. В рецензии от New York Times сказали, что книга стала "еще одним доказательством того, что невероятное теряет статус изгоя". В самом деле, даже самые мейнстримовые издательства из кожи вон лезли, продавая фантазии в качестве документалистики. В 1975 году вышла сенсационная биография молодого сгибателя ложек и телепата Ури Геллера, а также Life After Life Рэймонда Моуди, кандидата философских наук, который пересказал свидетельства нескольких десятков людей, которые побывали при смерти, и назвал их доказательством существования загробной жизни. Книга разошлась многомиллионным тиражом; вскоре в Йеле прошла первая конференция Международной ассоциации изучения предсмертных состояний.
В шестидесятых очень многие университетские профессора отвернулись от рассудка и рационализма, как их тогда понимали. Многие первопроходцы были вполне рассудительными людьми, а их работа - отличным противоядием от послевоенной расслабленности. Проблемой стала природа и широта их влияния в те времена - когда все предпосылки и парадигмы оказались перемешаны. Получилось вот что: их работы вдохновили разных недоучек и извратителей науки, а вот уже их аргументация просочилась в большой мир. "Все приближения правды - как наука, так и любые легенды и религии - это просто истории, созданные, чтобы служить потребностям или интересам людей. Сама реальность - чистый социальный конструкт, набор полезных или приятных мифов, которым верят члены данного общества или племени, потому что их в этом убедили. Границы между фикцией и тем, что существует на самом деле, непрочны или, может быть, даже не существуют. Заблуждения сумасшедших, суеверия и магическое мышление? Все они имеют ровно столько же легитимности, сколько и якобы правда, созданная западным разумом и наукой". Итого: верьте во что хотите, потому что практически все, что угодно, в равной степени истинно и ложно.
Эти идеи проникли в самые разные отрасли университетской науки. В 1965 году французский философ Мишель Фуко опубликовал в Америке книгу Madness and Civilization, вторя скептицизму Лайнга по поводу концепции душевных болезней; в 1970-х он уже заявлял, что сама рациональность - это насильственный "режим правды", иными словами - угнетение. Подозрительное отношение Фуко к разуму и рассудку глубоко и широко укоренилось в американских университетских кругах.
В то же время в 1966 году пара профессоров-социологов выпустили книгу The Social Construction of Reality, одну из самых влиятельных работ в отрасли. Дело не просто в том, утверждали Питер Бергер и Томас Лакманн, что здравоумие, безумие и научная правда - сомнительная выдумка элит; все остальное - тоже такая же выдумка. Вожди любого племени или общества не просто диктуют обычаи и законы: они - хозяева восприятия всех своих подданных, определяющие саму реальность. Чтобы создать всеохватные декорации, в которых будут жить все, правители пользуются сначала грубой мифологией, потом - более сложной религией, а затем идут на "крайние меры" - современную науку. "Реальность"? "Знания"? "Если бы мы были дотошнее, - писали Бергер и Лакманн, - то каждый раз брали бы в кавычки два вышеупомянутых термина. То, что "реально" для тибетского монаха, может не быть "реальным" для американского бизнесмена".
Когда я впервые прочитал это в 18 лет, мне очень понравились кавычки. Если реальность - это просто свод правил, написанных властями, то не значит ли это, что каждый должен - нет, даже обязан - конструировать свою реальность? Время публикации было подобрано идеально, чтобы этот текст стал фундаментальным для университетских кругов.
Еще более экстремальным проповедником идеи, что все "правды" равны, стал профессор Калифорнийского университета в Беркли по имени Пол Фейерабенд. Его наиболее известная книга - изданная в 1975 году Against Method: Outline of an Anarchistic Theory of Knowledge". "Рационализм, - объявлялось там, - это светская формы веры в силу слова Божия", а наука - "просто еще одно суеверие". В более позднем издании, вышедшем, когда креационисты начали принимать законы, позволявшие рассказывать события из книги Бытия на уроках биологии, Фейерабенд поддержал эту практику, сравнив креационистов с Галилеем. Наука, настаивал он, - это просто еще одна форма религиозной веры. "Лишь один принцип, - писал он, - можно отстаивать во всех обстоятельствах и на всех этапах развития человечества. Этот принцип звучит так: позволено все".
В антропологии, где экзотические магические верования традиционных культур - едва ли не главная тема, тоже появилась новая парадигма: не суди, не относись с недоверием, не тыкай своим профессорским пальцем". Это было вполне понятно, учитывая времена: падение колониализма, признание в геноциде американских индейцев, войны, которые вели США в странах третьего мира. Кто мы такие, чтобы закатывать глаза или отрицать то, во что верят эти люди? В шестидесятых антропологи решили, что оракулы, прорицатели, заклинания и магические предметы должны не просто пользоваться уважением: их следует считать равными здравому смыслу и науке. Если любое понимание реальности - это социальный конструкт, то мировоззрение условного племени калабари в Нигерии не менее произвольно и основано на вере, чем мировоззрение университетских профессоров.
В 1968 году профессор Калифорнийского университета в Дэвисе Чарльз Тарт провел эксперимент, в котором, по его словам, "молодая женщина, у которой часто случались спонтанные опыты вне тела" - да, она не просто "рассказывала" об этих опытах, они у нее "случались", - провела четыре ночи в лаборатории, подключенная к электроэнцефалографу. Перед ней поставили задачу: выпустить свой разум или душу из тела во сне и прочитать пятинзначное число, которое Тарт написал на листке бумаги и положил на полку над кроватью. Он сообщил, что опыт вышел успешным. Другие ученые считали и эксперимент, и результаты подделкой, но Тарт, тем не менее, посвятил всю свою академическую карьеру доказательству того, что любые попытки быть объективными - обман, а магия существует. В невероятной статье, изданной в 1972 году в журнале Science, он пожаловался, что научный истеблишмент "практически полностью отвергает знания, полученные" под кайфом или во время трипов. Он не просто хотел, чтобы наука серьезно относилась к "опытам экстаза, мистического единения, других "измерений", восхищения, красоты, выхода за пределы пространства-времени". Он открыто заявлял, что собирается сам переживать эти опыты. "Идеальная научная теория может быть основана на данных, которые не имеют физического существования", - настаивал он. Правила научного метода нужно пересмотреть. Чтобы работать психологом в новую эпоху, настаивал Тарт, исследователь должен и сам находиться в измененном состоянии сознания, которое он изучает - под кайфом или в заблуждении "во время сбора данных" или во время "редукции данных и теоретизирования". Новый режим исследований, признавал Тарт, имеет определенные проблемы с "консенсуальной валидацией", учитывая, что "только наблюдатели в одном и том же [измененном состоянии сознания] могут адекватно общаться друг с другом". Тарт популяризировал термин реальность консенсуса, обозначающий то, что мы с вами называем просто реальностью, и около 1970 года этот термин прочно обосновался во многих отраслях науки. Позже он отказался от любых претензий на нейтральность и начал говорить о трансе консенсуса: заблуждающиеся дурачки - это приверженцы здравого смысла и рациональности, а не он и его племя.
Даже социальный критик Пол Гудмен, которого левые просто обожали в шестидесятых, был ошарашен своими же студентами в 1969 году. "Для них не было никакого знания, - писал он, - только социология знания. Они так хорошо усвоили, что... исследования финансируются и проводятся в интересах правящего класса, что искренне не верили, что существует такая вещь, как простая истина".
С тех самых пор американские правые настойчиво порицают распространение релятивизма, идеи, что ничто не вернее и не правдивее, чем что-либо другое. Консерваторам очень не нравилось, как релятивизм подрывает различные уважаемые и комфортабельные для правящего класса идеи - концепции прав, зависящих от расы и пола, эстетической красоты, метафизической и моральной уверенности. Но после того, как интеллектуальный мейнстрим полностью принял идею, что существует много реальностей и правд, которые имеют одинаковое право на жизнь, после того, как идея "ворот" и "стражей" оказалась дискредитирована не только в кампусах, но и в культуре, все американские варвары получили возможность требовать серьезного отношения к своим заявлениям. Консерваторы правы в том, что "вседозвольный" релятивизм кампусов не ограничивается территорией университетов, но, хлынув по всей Америке, он породил экстремальные версии христианства и прочие безумства среди правых: истерику с правом носить оружие, теории заговоров с черными вертолетами, отрицание изменений климата и так далее. Термин полезный идиот первоначально придумали, чтобы обвинять либералов в обслуживании интересов более левых идеологий. В данном случае, однако, постмодернистские интеллектуалы - постпозитивисты, постструктуралисты, социальные конструктивисты, постэмпирицисты, эпистемические релятивисты, когнитивные релятивисты, дескриптивные релятивисты, - оказались "полезными идиотами" в первую очередь для американских правых. "Реальность, как известно, слишком благоволит либерализму", - сказал в одной из сценок Стивен Кольбер, насмехаясь над мировоззрением нынешних правых - "вера важнее фактов". Ни одна из сторон этого не заметила, но огромные фракции левой элиты и правых популистов, по сути, играли в одной команде.
Заговоры и паранойя семидесятых
Когда Вьетнамская война повернулась к худшему, антирационализм получил настоящий расцвет. В своей книге о протестах в Вашингтоне осенью 1967 года, The Armies of the Night, Норман Мейлер описывает песнопения ("Прочь, демоны, прочь - вернитесь во тьму, служители Сатаны!") и круг из сотен протестующих, которые хотели "составить кольцо экзорцизма, достаточно сильное, чтобы поднять Пентагон на триста футов в воздух". Они надеялись, что здание "станет оранжевым и будет вибрировать, пока все излучения зла не покинут левитирующую структуру. После этого война во Вьетнаме закончится сама собой".
К концу шестидесятых множество левых фанатиков оказалось охвачено крайними формами магического мышления. Десятилетие начиналось совсем не так. В 1962 году организация "Студенты за демократическое общество" издала свой основополагающий документ, написанный 22-летним Томом Хейденом. Манифест вполне приятный и разумный: в нем порицалось неравенство, нищета и "расизм, пронизавший все американское общество", рассматривались потенциальные плюсы и минусы автоматизации промышленность, а сама группа объявляла о "своей оппозиции коммунистической системе".
А потом - бдыщь, большой взрыв. Правдоподобным стало абсолютно все. Здравый смысл выкинули на помойку. Антиутопические и утопические фантазии казались вполне вероятными. В 1969 самая апокалиптическая и харизматическая фракция СДО, называвшая себя Weatherman, отделилась и тут же привлекла к себе всеобщее внимание. Ее члены верили, что они и другие молодые белые американцы вместе с черными революционерами встанут в авангарде новой гражданской войны. Они издавали заявления о "необходимости вооруженной борьбы как единственной дороги к революции" и о том, что "наркота - это тоже наше оружие... Огнестрел и трава объединились в молодежном анеграунде". А потом фракции "новых левых" занялись реальной работой - они сделали и взорвали тысячи бомб в начале семидесятых.
Левые были не единственными, кто слетели с катушек. Официальные лица ФБР, ЦРУ, военных разведывательных агентств и городских департаментов полиции убедили себя, что участники мирных антивоенных демонстраций и университетские леваки в целом - это опасные боевики, и разработали секретные программы шпионажа, инфильтрации и очернения их организаций. Это, в свою очередь подтвердило уже существующую паранойю новых левых и лишь укрепило революционные заблуждения самых радикальных из них. В семидесятых ЦРУ и военная разведка организовали печально знаменитый проект "Звездные врата", чтобы узнать, можно ли заниматься шпионажем с помощью телепатии.
У крайне правых в шестидесятых тоже был свой славный момент - появилось общество Джона Берча, основатели которого верили, что и в республиканских, и в демократических президентских кабинетах сидят "сознательные, осмотрительные, преданные агенты советского заговора", которые стремятся создать "всемирное полицейское государство, над которым Кремль будет обладать абсолютной и жестокой властью" - именно так основатель общества Роберт Уэлч выразился в письме друзьям.
Такая яростная подозрительность в миропонимании начала распространяться по всему политическому спектру после убийства Джона Кеннеди в 1963 году. В Далласе же не мог действовать всего один полусумасшедший лузер, заказавший винтовку по почте? Конечно же, во всем виноваты коммунисты, или ЦРУ, или "берчеры", или мафия, или сразу несколько из этих сторон, сговорившиеся между собой? Сдвиг в мышлении произошел не сразу. Во влиятельной книге The Paranoid Style in American Politics, изданной через два года после убийства президента, Ричард Хофштедтер уделил этому лишь два предложения и сноску, заметив, что "конспирологические объяснения убийства Кеннеди" не очень "популярны... в Соединенных Штатах".
Тщательно выстроенная паранойя была неотъемлемой частью мировоззрения крайне правых "берчеров", но вот левым понадобилось время, чтобы их догнать. В 1964 году левый американский писатель издал первую книгу о "заговоре Кеннеди", заявив, что за убийством стоит техасский нефтяной магнат, и вскоре появилось множество книг, в которых говорилось, что официальное расследование правительство игнорирует тайные заговоры. Одна из них, Rush to Judgment Марка Лейна, адвоката левых взглядов, продержалась в списке бестселлеров New York Times шесть месяцев. Затем в 1967 году окружной прокурор Нового Орлеана Джим Гаррисон обвинил местного бизнесмена в том, что он входил в заговор крайне правых геев по убийству Кеннеди - "это нацистская операция, которую спонсировали богатые миллионеры-нефтяники из Техаса", а ЦРУ, ФБР и Роберт Кеннеди, по словам Гаррисона, покрывают этот заговор. После того, как на канале NBC вышло журналистское расследование, дискредитировавшее теорию, Гаррисон сказал, что этот репортаж - часть "мыслеконтроля" и явная заказуха владельцев NBC, компании RCA - "одного из главных оборонных подрядчиков", который "отчаянно пытается спасти себя, потому что мы раскрыли его обман".
Идея об огромном, ужасном заговоре по убийству Кеннеди стала общепринятой точкой зрения в Америке. В результате больше американцев, чем когда-либо, увлеклось конспирологией. Роман Томаса Пинчона "Радуга земного тяготения", сложная глобальная фантазия о взаимосвязи между милитаристами, иллюминатами и наркоманами и о ценности параноидального мышления, выиграла награду Национальной книжной ассоциации США в 1974 году. Заговоры стали сюжетом голливудских блокбастеров: "Китайский квартал", "Разговор", "Заговор "Параллакс"" и "Три дня Кондора" вышли в течение двух лет. Конечно, реальная жизнь делала такие истории вполне вероятными. Как раз тогда стало известно, что ФБР и разведывательные управления внедрили своих агентов в левые организации, а дело "Уотергейта" и вовсе было вполне настоящим преступным заговором. Всего за несколько десятилетий вера в то, что сложная паутина злодейских элит тайно стремится организовать злодейское мировое правительство, превратилась из идеи сумасшедших правых в мейнстрим. Конспирологические заблуждения не проникали настолько глубоко и широко в левую среду, но все больше и больше людей самых разных взглядов начинали верить в то, что Америкой управляет невероятно влиятельная клика из международных организаций, мозговых трестов, большого бизнеса и политиков.
Оба лагеря - левые и правые конспирологи - вроде бы должны были быть друг другу врагами, но они стали работать как фактические союзники. Профессора-релятивисты придали сил христианам, отрицающим науку, а антипсихиатрическая мания шестидесятых оказалась привлекательна и для левых, и для либертарианцев (а также для сайентологов). Теории заговоров были скорее вотчиной современных правых, левые пришли туда позже. Но вот идея, что федеральное правительство вынашивает тайные планы по открытию концентрационных лагерей для диссидентов, появилась в семидесятых среди левых параноиков и только потом овладела правыми.
У американцев снова возникло чувство, что они имеют право верить вообще во что угодно. Я совершенно уверен, что беспрецедентное число случаев наблюдения НЛО в 70-х - это не все более явные доказательства существования внеземных цивилизаций, а симптом доверчивости и магического мышления американцев, которые внезапно утратили всякие ограничения. Мы хотели верить в инопланетян, и мы в них верили. Однако мания НЛО - это не просто забавный эпизод: она имеет историческое значение, потому что именно в то время появилась целая паутина тщательно продуманных и пересказываемых историй - не только о наблюдениях, но и приземлениях и похищениях людей... а также о том, что правительство все это скрывает, потому что состоит в тайном союзе с инопланетянами. Эта искренняя вера заронила новые семена в экстравагантное конспирологическое мышление американцев, которое под конец века вышло из-под контроля и стало токсичным.
Подобная идея фикс часто появляется в двух версиях - пугающей и обнадеживающей. Именно так случилось и с верой в инопланетян, которая в начале 1970-х была скорее оптимистического толка - даже в искусстве. Вспомните об инопланетянах, которых во всех подробностях описывает персонаж Джека Николсона в "Беспечном ездоке" после того, как в первый раз принимает наркотики, и о существах из "Близких контактов третьего рода", вышедших восемь лет спустя. Однажды вечером на юге штата Джорджия в 1969 году (как раз тогда вышел "Беспечный ездок") неудавшийся кандидат в губернаторы по имени Джимми Картер увидел в небе подвижное пятно света размером с луну, которое "казалось нематериальным" и "все приближалось и приближалось", затем остановилось, стало синим, красным и снова белым и улетело прочь.
Первый "документальный" рассказ о похищении инопланетянами появился примерно в то же время - в бестселлере о семейной паре из Нью-Хэмпшира. Они якобы ехали в своем седане "Шевроле" по дороге поздно вечером и увидели яркий объект в небе, который жена, увлекавшаяся НЛО, приняла за космический корабль. У нее начались кошмары о похищении инопланетянами; и жену, и мужа подвергли гипнозу. Рассказы об инопланетянах-похитителях и их корабле оказались разными, да еще и менялись со временем. Инопланетяне из рассказа мужа невероятно напоминали тех, которых показали в сериале "За гранью возможного" на канале ABC как раз незадолго до его сессии гипноза. После этого гипноз стал стандартным способом "вспомнить" свой опыт для всех людей, которые считали, что их похитили инопланетяне (или что у них была прошлая жизнь, или что они подверглись сатанинскому насилию). Сам рассказ семейной пары стал стандартом для других историй о похищении: гуманоидные существа забирают вас на космический корабль, общаются с вами телепатически или вербально, на английском языке, проводят медобследования, втыкая в вас длинные иголки, а потом отпускают.
Муж и жена, бесспорно, искренне верили в то, что это произошло на самом деле. Такие искренние и доверчивые люди - идеальные цели для облапошивания; в конце шестидесятых отсидевший за воровство и растрату средств Эрих фон Деникен опубликовал книгу "Колесницы богов", в которой утверждал, что инопланетяне помогли построить египетские пирамиды, Стоунхендж и гигантские каменные головы с острова Пасхи. Эта книга и ее многочисленные продолжения разошлись десятками миллионов, а документальный фильм по ней с огромным успехом шел в кинотеатрах в 1970 году. Американцы оказались готовы так поверить фантазиям фон Деникена, как не поверили бы всего десять лет назад, до тектонического сдвига шестидесятых. В 1960 году канал NBC уж точно не показал бы часовую версию этого документального фильма в прайм-тайм. И, если уж на то пошло: я совершенно уверен, что до тех пор, пока мы не пережили шестидесятые и половину семидесятых, мы бы ни за что не избрали президентом парня (особенно - "возрожденного христианина"), который сказал, что недавно видел огромное, разноцветное, люминесцентное НЛО.
Восьмидесятые и смог субъективности
К началу восьмидесятых все вроде бы вернулось к норме. Гражданские права казались обеспеченными, война во Вьетнаме закончилась, молодежь больше не говорила взрослым, что они ничего не стоят просто потому, что они взрослые. Революции не случилось. Секс, наркотики и рок-н-ролл стали частью обычной жизни. В восьмидесятых любить Америку, зарабатывать деньги и заводить семью уже не было немодно.
Чувство культурного и политического переворота и хаоса растворилось - и из-за этого мы, успокоившись, просто проигнорировали все, что изменилось - что Фэнтезиленд рос, ширился и становился новой нормой. То, что казалось странным и удивительным в 1967 или 1972 году, стало нормальным и даже обыденным.
Экстремальные религиозные и квазирелигиозные верования и практики - христианские, ньюэйджевские, любые другие, - никуда не ушли, а, напротив, росли и процветали, но мы не считали их чем-то из ряда вон выходящим.
Релятивизм прочно обосновался в университетских кругах. Соперник Мишеля Фуко, Жан Бодрийяр, стал знаменитостью в среде американских интеллектуалов, заявив, что рационализм - это инструмент угнетателей, и он уже непригоден в качестве средства познания мира, он бессмыслен и обречен. Иными словами, как он писал в 1986 году, "секрет теории" - весь этот интеллектуальный мир теперь называл себя просто "теорией" - "состоит в том, что правды не существует".
Но подобное мышление не ограничивалось только башнями из слоновой кости. Новое мировоззрение интеллектуалов стало одновременно и порождением, и причиной смога субъективности, повисшим плотной пеленой над пейзажами американского разума. После шестидесятых правда стала относительной, критика превратилась в эквивалент преследований, индивидуальная свобода стала абсолютом, и всем разрешили верить (или не верить), во что им заблагорассудится. Различие между мнением и фактом начало разрушаться.
Вера в гигантские тайные заговоры процветала, занимая нишу от маловероятного до невозможного, и переместилась с безумной периферии в мейнстрим.
Многие американцы рассказывали, что переживали фантастические ужасы и приключения, насилие со стороны сатанистов и/или похищение инопланетянами, и их рассказы стали воспринимать всерьез. Некоторые части истеблишмента - психология и психиатрия, университетские круги, религия, силы правопорядка - прямо поощряли веру в то, что любые воображаемые травмы тоже реальны.
Америка не казалась такой же странной и сумасшедшей, как году в 1970-м. Но только потому, что американцы перестали замечать странность и сумасшествие. Мы давали определение всем появляющимся девиациям. И, как сетовал культурный критик Нил Постман в своей иеремиаде от 1985 года, телевидение заменило осмысленный публичный дискурс развлечениями, и теперь мы будем веселиться, пока не умрем.
Как правые слетели с катушек еще круче, чем левые
Президентство Рейгана стало триумфом правденности и развлечений, а в девяностых, когда уже откровенно чокнутые верования стали мейнстримом, президентская политика продолжила сливаться с фантазийно-промышленным комплексом.
В 1998 году, как только мы узнали, что стажерка Белого дома орально удовлетворила Билла Клинтона прямо на рабочем месте, его популярность резко подскочила. Это удивило только тех, кто до сих пор считал политику автономным миром, живущим независимо от индустрии развлечений. Американская политика шла по телевизору; то был телесериал, реалити-шоу, появившееся до изобретения самого жанра реалити-шоу. Новый сексуализированный сюжет для поднятия рейтинга известного сериала - это давно известный ход сценаристов. Аудитории уже наскучил сериал "Администрация Клинтона", но вот побочный сюжет с Моникой Левински снова подогрел к нему интерес.
Незадолго до прихода Клинтона в Вашингтон правым удалось избавиться от федеральной "Доктрины беспристрастности", которую ввели для того, чтобы радио- и телепередачи не давали идеологически однобокую точку зрения. До того времени влиятельные консервативные СМИ ограничивались двумя журналами - выходившим раз в две недели National Review Уильяма Бакли-младшего и ежемесячным American Spectator; тиражи у них были небольшие. Но после отмены "Доктрины беспристрастности" в 1988 году появилось знаменитое правое радиошоу Раша Лимбо, а за ним последовали и другие.
В течение почти всего XX века национальные СМИ считали себя обязанными искать и публиковать некое подобие истинного положения дел, а не какую-либо версию правды, не говоря уж об откровенных выдумках. После отмены "Доктрины беспристрастности" официально вступил в действие новый американский принцип невмешательства. Если в масс-медиа появится целая куча неверной или даже откровенно абсурдной информации - значит, такова цена свободы. Если желчным комментаторам теперь можно, как никогда раньше, постоянно держать слушателей на взводе, чтобы они чувствовали возбуждение от принадлежности к толпе, - пусть будет так.
Виртуозное трехчасовое ток-шоу Лимбо доставило альтернативную социально-политическую реальность до огромной национальной аудитории. Вашу нескладную картину мира теперь подтверждали не только редкие газеты и журналы: теперь вам по три часа в день вдалбливали ее в голову по радио. Когда шоу Лимбо стало популярным, в 1992 году продюсер Роджер Эйлс сделал из него телепрограмму. Через четыре года, когда студия NBC наняла другого продюсера для запуска кабельного канала, Эйлс уволился оттуда и открыл собственный канал при поддержке Руперта Мердока.
Канал Fox News вывел "мир Раша Лимбо" на национальное телевидение, предлагая зрителям бесконечный, погружающий пропагандистский опыт из тех, что раньше никогда не существовали.
Для американцев это было чем-то совершенно новым. В течение XX века электронные СМИ исполняли важную демократическую функцию: они давали американцам единый набор фактов, с которыми были согласны все. Теперь же телевидение и радио позволили людям вернуться к узкому, фракционному, партийному дискурсу, который был нормой для Америки прошлых веков.
А потом появился Интернет, который все равно так или иначе подорвал бы "Доктрину беспристрастности". В 1994 году появилось первое глобальное спам-сообщение, которое увидели все в Usenet: "ГЛОБАЛЬНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ ДЛЯ ВСЕХ: ГРЯДЕТ ПРИШЕСТВИЕ ИИСУСА". В следующие пару лет о Всемирной сети узнали широкие массы. Хворост собирали еще с шестидесятых, а теперь в него наконец бросили зажженную спичку. После таких шестидесятых и семидесятых Интернет оказался последней соломинкой, окончательно разрушившей динамический баланс между рациональным и магическим мышлением в Америке.
До Интернета откровенная фигня и ложь не могли распространяться так быстро или так широко, так что идеям здравого смысла и рациональности было легче одержать победу. До Интернета для создания даже одной альтернативной реальности требовалась долгая, тяжелая работа сотен и тысяч воинственных людей. В цифровую эпоху, однако, все племена, вотчины, княжества и регионы Фэнтезиленда - любой болван с компьютером и доступом в Интернет - неожиданно обрели беспрецедентный способ инструктировать, провоцировать и мобилизовать своих последователей и набирать новых. Ложные верования стали одновременно более реалистичными и более заразными, превратились в своеобразный каскад фантазий, в котором с удовольствием плескались миллионы одураченных американцев.
Почему сенатор Дэниэл Патрик Мойнихэн стал часто говорить в 80-х и 90-х, что мы имеем право на собственное мнение, но не на собственные факты? Потому что до этого так говорить было не обязательно. Сейчас наш рынок идей стал намного больше и свободнее, чем когда-либо - это факт. Томас Джефферсон говорил, что он "предпочел бы страдать от неудобств, которые вызываются избытком свободы, чем от неудобств, вызываемых ее недостатком", - потому что в новых Соединенных Штатах "разум может свободно сражаться" с любыми "ошибочными мнениями". Но я считаю, что если бы он и другие наши отцы-основатели из эпохи Просвещения вернулись сейчас, то поняли бы, что "слишком много хорошо - тоже плохо". Разум и здравый смысл по-прежнему могут свободно сражаться с неразумностью, но Интернет дает сторонникам неразумности и ошибок столько свободы и инструментов, как никогда раньше. Для народа с такой историей и склонностями, как мы, американцы, минусы Интернета оказались едва ли не такими же огромными, как и плюсы.
Работа поиска в Интернете, какой она была в 90-х - то есть то, как сейчас перемещаются, взлетают и падают верования и информация, - это крайняя форма демократии. Алгоритмы поиска в Интернете - это пример закона Грешема, по которому плохое вытесняет - или, по крайней мере, начинает перевешивать - хорошее. В Интернете значимость любого утверждения, верования или теории зависит от предпочтений миллиардов отдельных пользователей поиска. Каждое открытие ссылки - это, по сути, голос, отданный за то, чтобы именно эта версия правды оказалась на вершине кучи результатов.
Волнующая ложь хорошо себя чувствует на таком непрерывном референдуме и даже начинает оправдывать сама себя. Поиск практически любой "альтернативной" теории выдает больше ссылок на страницы и сайты верующих, чем на скептические или научные сайты; именно они доминируют на первых нескольких страницах поиска. Например, в начале 90-х конспирологи решили, что инверсионные следы, тонкие облачка водяного пара, образующиеся вокруг топлива, выброшенного из реактивных двигателей, состоят из экзотических химикатов, и это часть тайного правительственного заговора: государство пытается не то разработать секретное оружие, не то отравить граждан, не то смягчить изменения климата, - и переименовали их в "химиотрассы". Когда я ввел в Google chemtrails proof, первые семь результатов предложили мне так называемые доказательства несуществующего заговора. Поиск government extraterrestrial cover-up дал мне на первых трех страницах всего одну ссылку, которая не вела бы на страницу с теорией заговора.
До Интернета было на самом деле непросто наткнуться на ложную или безумную информацию, убедительно презентующую себя как верную. Сегодня же, как писал профессор Сиракьюзского университета Майкл Баркун в книге A Culture of Conspiracy (2003), "такие тематические отрасли, как псевдонаука, конспирология и оккультизм не изолированы друг от друга", а скорее...
...взаимосвязаны. Если вы, например, ищете информацию об НЛО, то наверняка наткнетесь на материалы по антигравитации, вечным двигателям, изучению Атлантиды, альтернативным лекарствам от рака и конспирологии.
Подобное соединение приводит к тому, что человек, входящий в коммуникационную систему в поисках какой-либо конкретной информации, вскоре узнаёт о существовании "стигматизированных" материалов на самые разные темы. В результате, наткнувшись на одну форму стигматизированных материалов, человек обязательно узнает о других, причем взаимосвязи уверят его, что стигматизированные знания - это некое объединенное альтернативное мировоззрение, а не набор совершенно не связанных между собой идей.
Исследования показывают, что религиозное и сверхъестественное мышление заставляет людей думать, что практически никакие значительные события в жизни не являются случайными. Как выражаются авторы недавних когнитивных исследований из Йельского университета, "открытые религиозные и паранормальные верования каждого человека" являются лучшими факторами, предсказывающими их "восприятие значимости событий в жизни" - их склонность к "восприятию мира с точки зрения деятельности, предназначения и замысла". Американцы столетиями верили, что страну вдохновляет и ведет всезнающий, всемогущий менеджер по планированию и вмешательствам. С шестидесятых годов исключительная религиозность подпитывает тенденцию к конспирологическим верованиям. В недавней статье "Conspiracy Theories and the Paranoid Style(s) of Mass Opinion", основанной на многолетних исследованиях опросов, два политолога из Чикагского университета, Эрик Оливер и Томас Вуд, подтвердили эту характерную для американцев взаимосвязь. "Вероятность поддержки теорий заговора, - обнаружили они, - в большой степени обуславливается склонностью приписывать необъяснимые или экстраординарные события деятельности невидимых, намеренно действующих сил", а также слабостью к "мелодраматическим нарративам в качестве объяснений значительных событий, особенно таких, которые интерпретируют историю как отражение вселенской битвы добра и зла". Оливер и Вуд обнаружили, что самый большой стимул верить в теории заговора - это вера в пророчества о конце света.
В статье есть еще много про Трампа и в общем про Республиканскую партию, но мне было гораздо интереснее понять американское мировоззрение в целом.
Автор: Курт Андерсен
Вы имеете право на собственное мнение, но не имеете права на собственные факты.
- Дэниэл Патрик Мойнихэн
Мы рискуем стать первым народом в истории, который сделает свои иллюзии настолько живыми, убедительными и "реалистичными", что в них можно будет жить.
- Дэниэл Дж. Бурстин, The Image: A Guide to Pseudo-Events in America (1961)
Когда Америка потеряла связь с реальностью?
Впервые я заметил нашу национальную склонность к фантазии в 2004 году, после того, как политический серый кардинал президента Джорджа Буша-младшего, Карл Роув, придумал замечательную фразу: общество, основанное на реальности. Люди в "обществе, основанном на реальности, - рассказал он репортеру, - считают, что решения приходят благодаря тщательному изучению видимой реальности... Так мир уже не работает". Через год в эфир вышла передача The Colbert Report. В первые несколько минут первого эпизода Стивен Кольбер, играя роль правого популиста-эксперта, исполнил миниатюру под названием "Слово". Первое слово, которое он выбрал - правденность (truthiness). "Да, я уверен, что кое-кто из "грамматической полиции", все эти "словятники" из Webster, скажут: "Эй, да это не слово вообще!" Так вот, все мои знакомые знают, что я не поклонник словарей и справочников. Они слишком элитаристские. Постоянно нам говорят, что правда, а что нет. Или что произошло, а что нет. Кто такая "Британника", чтобы говорить мне, что Панамский канал построен в 1914 году? Если я хочу сказать, что он построен в 1941 году, это мое право. Я не доверяю книгам - там одни голые факты, без сердца... Признайте, ребята: мы - разделенный народ... разделенный на тех, кто думает головой, и тех, кто думает сердцем... Потому что правда, леди и джентльмены - это то, что чуют печенкой".
"О, да, - подумал я. - Именно". Америка изменилась со времен моей молодости, когда шутки о "правденности" или "обществе, основанном на реальности", никто бы не понял. Ибо несмотря на все веселье и все прекрасные последствия 1960-х годов - десятилетия моего детства, - я понял, что именно в эти годы и зародилась пресловутая "правденность". И если шестидесятые считать общенациональным нервным срывом, то мы, скорее всего, ошибаемся, считая, что уже восстановились после него.
читать дальшеКаждый из нас находится в какой-то точке спектра между полюсами рационального и иррационального. У всех у нас есть "чуйки", которые мы не можем доказать, и суеверия, которые кажутся бессмысленными. Некоторые мои лучшие друзья очень религиозны, другие - верят в сомнительные теории заговоров. Проблема возникает, когда мы с этим перебарщиваем: позволяем субъективному полностью преобладать над объективным, думаем и действуем так, словно мнения и чувства столь же правдивы, как факты. Американский эксперимент, первое олицетворение великой идеи интеллектуальной свободы, появившейся в эпоху Просвещения, - идеи, что каждый индивидуум может верить, во что ему заблагорассудится, - пророс повсюду бесконтрольными метастазами. С самого начала наш ультраиндивидуализм был соединен с эпическими мечтами, иногда - эпическими фантазиями: каждый американец - из богоизбранного народа, который строит утопию по индивидуальному проекту, и все мы свободны, чтобы изменить себя с помощью воображения и силы воли. В современной Америке эта волнующая часть идеи Просвещения полностью поглотила трезвые, рациональные, эмпирические части. Потихоньку в течение столетий, затем - все быстрее и быстрее в последние пятьдесят лет мы, американцы, отдали себя на откуп самому разнообразному магическому мышлению, релятивизму по принципу "все дозволено" и вере в причудливые объяснения - малые и большие фантазии, которые утешают, или возбуждают, или ужасают нас. И большинство из нас не понимают, насколько же далеко зашла эта странная новая нормальность.
Мы, американцы, намного больше остального миллиарда жителей развитых стран верим - по-настоящему верим - в сверхъестественное и чудесное, в Сатану на земле, в рассказы о путешествиях в рай и из рая и в историю мгновенного сотворения Земли несколько тысяч лет назад.
Мы верим, что правительство и сговорившиеся с ними тайные силы скрывают от нас самые чудовищные и шокирующие истины - об убийствах, инопланетянах, происхождении СПИДа, теракте 11 сентября, опасности вакцин и так далее.
И все это было так даже до того, как мы познакомились с терминами постфактический и постправда, до того, как избрали президента, удивительно лояльно относящегося к теориям заговора, к идеям, что является правдой, а что - нет, и что вообще такое реальность.
Мы прошли сквозь зеркало и прыгнули в кроличью нору. Америка превратилась в Фэнтезиленд.
Насколько распространена эта беспорядочная приверженность неправде? Сколько американцев сейчас живут в альтернативной реальности? Любой опрос по поводу верований дает лишь очень грубую оценку того, что люди на самом деле думают. Но множество опросов за последние двадцать лет соединились в своеобразную перепись населения доверчивых и заблуждающихся. По моим расчетам, люди, живущие в реальности, находятся в меньшинстве; их, наверное, треть, может быть больше, но точно меньше половины. Лишь треть из нас, например, не верит, что история сотворения мира из книги Бытия - это слово Божие. Лишь треть совершенно не верит в телепатию и призраков. Две трети американцев верят, что "ангелы и демоны активно действуют в мире". Больше половины говорят, что совершенно уверены, что рай существует; примерно столько же верят в существование личного Бога - не просто какой-то неизвестной силы, вселенского духа или высшей власти, а живого разумного существа. Треть из нас верит, что глобальное потепление - не просто незначительное явление, а целая афера, в которой замешаны ученые, правительства и журналисты. Треть верит, что нашими древнейшими предками были такие же люди, как мы; что правительство сговорилось с фармацевтической индустрией и скрывает дешевые натуральные лекарства от рака; что инопланетяне посещают или посещали землю. Почти четверть верит, что вакцины вызывают аутизм и что Дональд Трамп получил больше голосов избирателей в 2016 году. Четверть считает, что наш предыдущий президент, может быть (или точно), был (или остается?) антихристом. По данным опроса Public Policy Polling 15 процентов верят, что "пресса или правительство использует секретную технологию контроля разума в телевещании", а еще 15 процентов считают такое в принципе возможным. Четверть американцев верит в ведьм. Что интересно, примерно такая же доля (или, может быть, меньшая?) верит, что Библия состоит в основном из легенд и мифов - и столько же народу верит, что власти США замешаны в теракте 11 сентября.
Когда я говорю, что "треть верит в А, а четверть верит в Б", важно понимать, что все это разные трети и четверти населения. Естественно, различные фэнтезийные демографии пересекаются и подпитывают друг друга: например, вера в посещение инопланетянами Земли и похищение ими людей может привести к вере в то, что власти многое скрывают, что, в свою очередь, приведет к вере в еще более обширные заговоры и группы заговорщиков, а это очень хорошо сочетается с верой в грядущий армагеддон.
Почему мы такие?
Вкратце, ответ такой: потому что мы американцы. Потому что быть американцем - значит иметь право верить во что угодно, что наши верования равны или даже лучше, чем у всех остальных, и пусть эксперты идут к черту. После того, как люди становятся приверженцами такого подхода, мир выворачивается наизнанку, и никакие причинно-следственные связи уже не могут считаться фиксированными. Невероятное становится вероятным, а вероятное - невероятным.
Слово мейнстрим в последнее время стало почти ругательным - оно означает необъективность, ложь, давление со стороны элиты. Но учреждения и силы, которые когда-то мешали нам с головой нырнуть в море явной неправды или абсурда - пресса, академики, правительство, корпорации, профессиональные ассоциации, просто респектабельные мнения, - в последние несколько десятилетий лишь стимулировали и возбуждали самые разнообразные фантазии.
Высокопоставленный врач из одного из самых престижных университетских госпиталей США рекламирует "чудесные лекарства" в своей ежедневной телепередаче. По кабельным каналам идут документальные фильмы, где о русалках, монстрах, призраках и ангелах рассказывают как о реальных существах. Когда профессор-политолог обрушивается с критикой на идею, "что существует некая "публика", у которой есть общая идея реальности, концепция здравого смысла и набор критериев, по которым оцениваются здравый смысл и рациональность", коллеги лишь кивают и дают ему преподавательское место. Старая периферия превратилась в новый центр. Иррациональность стала респектабельной и часто неудержимой.
Вся наша социальная среда и каждая из ее пересекающихся частей - культурная, религиозная, политическая, интеллектуальная, психологическая, - стали проводником невероятных заблуждений, правденности и выдавания желаемого за действительное. У нас на выбор появилась куча скользких дорожек, ведущих в разных направлениях к разнообразной волнующей бессмысленности. В последние несколько десятилетий эти естественные скользкие дорожки превратились в огромный, плотно сросшийся комплекс взаимосвязанных, пересекающихся бобслейных трасс, по которым Дональд Трамп успешно въехал в Белый дом.
Американская душа всегда принадлежала к двум типам. У нас есть наша дикая, быстрая, необузданная сторона: мы - перевозбужденные азартные игроки, питающие особую слабость к историям, слишком хорошим, чтобы быть правдой. Но еще мы - носители добродетелей, олицетворяемых пуританами и их светскими потомками: спокойствия, трудолюбия, экономности, трезвости и здравого смысла. Склонность к невозможным мечтам похожа на все другие сильные склонности - это нормально, если сдерживать. В течение большей части нашей истории наши импульсы были относительно сбалансированы, поддерживая динамическое равновесие между фантазией и реальностью, манией и умеренностью, доверчивостью и скептицизмом.
Великая разбалансировка и падение в Фэнтезиленд были порождены двумя значительными переменами. Первая - тектонический сдвиг в мышлении, который проявился в шестидесятых; с тех пор у всех американцев в операционную систему намертво вшито новое правило: Делай то, что хочешь, найди свою реальность, все относительно.
Второе изменение - начало новой информационной эпохи. Цифровая технология придает новую силу выдающим себя за реальность фикциям: идеологическим, религиозным, научным. Среди миллиарда сайтов в Интернете, во что бы вы ни верили, вы обязательно найдете тысячи таких же фантазеров, обосновывающих свои верования фактами и "фактами". До появления Интернета ненормальные люди по большей части были изолированы, так что им труднее было оставаться уверенными в своей альтернативной реальности. Теперь же в их мнения свято верят, и они разлетелись по всему эфиру и Интернету, словно настоящие новости. Теперь все фантазии выглядят реальностью.
Сегодня каждый из нас свободнее, чем когда-либо, в производстве персонализированной реальности, в вере во все, что угодно, и в притворстве кем угодно. А из-за этого все границы между настоящим и выдуманным легче размываются и исчезают. Правда становится гибкой, личной, субъективной. И мы любим эту новую ультрасвободу, настаиваем на ней - несмотря на то, что боимся и ненавидим ту часть американцев, которые пользуются ею неправильно.
Отношение к реальной жизни как к фантазии и серьезное восприятие смехотворных идей - не уникально американская черта. Но мы - глобальный тигель и эпицентр. Мы изобрели фантазийно-промышленный комплекс; практически нигде, за исключением совсем бедных стран, открытая и яркая вера в сверхъестественное не является главной частью идентичности стольких людей. Вот вам американская исключительность образца XXI века. Страна всегда была уникальной, но сейчас мы уникальны... по-другому. Мы по-прежнему богаты и свободны, все еще более влиятельны и сильны, чем любая другая страна, США - практически синоним развитой страны. Но наш сдвиг к доверчивости, к "хочу сделать по-своему", к отрицанию фактов и неуверенному восприятию реальности в целом перебил все другие наши исключительные национальные черты и превратил нас в менее развитую страну.
Многим кажется, что наш шокирующий момент с Трампом - момент "постправды" и "альтернативных фактов" - это какой-то необъяснимый, безумный новый американский феномен. Но то, что происходит сейчас - всего лишь наивысшая экстраполяция и выражение настроений, которые делали Америку исключительной на протяжении всей ее истории.
Америка была создана истинными верующими и страстными мечтателями, а также хитрыми торгашами и доверчивыми покупатели, благодаря чему и стала успешной, - а также людьми, уникально подверженными фантазиям, что воплощалось во всем - от охоты на ведьм в Сейлеме до создания Джозефом Смитом мормонизма, от П.Т. Барнума до говорения на двунадесяти языках, от Голливуда до сайентологии и теорий заговора, от Уолта Диснея до Билли Грэхэма, от Рональда Рейгана до Опры Уинфри и Трампа. Иными словами, рецепт такой: смешайте эпический индивидуализм с крайней религиозностью, хорошенько залейте шоу-бизнесом, дайте настояться несколько столетий, потом пропустите через шестидесятые, где "можно все", и через эпоху Интернета. Получится Америка, в которой мы живем сегодня - в которой реальность и фантазия странно и опасно размыты и перемешаны.
1960-е и начало конца эры разума
Я не сожалею о том, как шестидесятые навсегда изменили американское общество и культуру. Я их и не ругаю. Дело просто в том, что вместе с несомненной выгодой мы получили неучтенные издержки.
В 1962 году впервые заговорили о "хиппи", "Битлз" выпустили свой первый хит, Кен Кизи опубликовал "Пролетая над гнездом кукушки", а гарвардский лектор-психолог Тимоти Лири раздавал студентам-старшекурсникам псилоцибин и ЛСД. А в трех часах к югу от Сан-Франциско, в райском местечке у прибрежных скал Биг-Сур, пара выпускников психологического факультета Стэнфорда основали школу и мозговой трест, который назвали в честь небольшого индейского племени, когда-то населявшего ту же территорию.
В 1968 году, - вспоминал один из основателей сорок лет спустя, - Эсален был центром циклона молодежного восстания. Словно Мекка для исламской культуры. Эсален был центром паломничества для сотен и тысяч молодых людей, которых интересовала трансцендентность, прорывное сознание, ЛСД, сексуальная революция, встречи, чувствительность, поиск тела, йога - все эти вещи были внедрены в культуру именно через Эсален. К 1966, 1967, 1968 году Эсален влиял на весь мир.
Это не хвастовство и не преувеличение. Практически все, что известно как "нью-эйдж", было изобретено, разработано или популяризировано в Эсаленском институте. Эсален - это первая церковь новой американской религии для людей, которые считали, что им не нравятся церкви и религии, но все равно хотели верить в сверхъестественное. Институт заново изобрел психологию, медицину и философию, подгоняемый подозрительным отношением к науке и здравому смыслу и полным принятием магического мышления (а также массажем, горячими банями, сексом и сексом в горячих банях). То была штаб-квартира новой безрелигиозной религии и "науки", не содержавшей почти ни грамма науки. Идея состояла в радикальной толерантности к терапевтическим подходам и пониманиям реальности, особенно если они происходили из азиатских традиций или традиций американских индейцев и других шаманских культур. Невидимые энергии, прошлые жизни, астральная проекция, да что угодно - чем экзотичнее, чудеснее и нефальсифицируемее, тем лучше.
Незадолго до открытия Эсалена один из его основателей, Дик Прайс, пережил нервный срыв, и его на год поместили в частную психиатрическую лечебницу против его воли. Его новый институт воплощал собой радикальную идею, что психоз и другие душевные болезни - это просто ярлыки, которые навешивает "здравый" мир на эксцентриков и визионеров, что это в первую очередь инструменты принуждения и контроля. Это, конечно же, большая идея, на которой основана книга "Пролетая над гнездом кукушки". Среди самих психиатров у этой идеи оказалось два влиятельных сторонника, которые в начале десятилетия опубликовали неортодоксальные манифесты: Р.Д. Лайнг (The Divided Self) и Томас Шаш (The Myth of Mental Illness). "Безумие, - писал Лайнг, когда Эсален был еще совсем новым, - это в потенциале освобождение и обновление". Основатели Эсалена были большими поклонниками Лайнга, и институт стал продвигать идею, что сумасшествие - это просто альтернативный способ восприятия реальности.
Эти влиятельные критики помогли сделать популярной и респектабельной идею, что большая часть науки - зловещая схема, созданная деспотичными заговорщиками, чтобы угнетать людей. Душевные болезни, в один голос утверждали Лайнг и Шаш, - "теория, а не факт". Теперь это универсальный аргумент, которым пользуются все - креационисты, отрицатели изменения климата, истеричные антивакцинаторы, - которые предпочитают науке свои личные верования.
Вы же слышали, что молодежь всегда считает, что вселенная крутится вокруг них, и они единственные, кто в ней что-то понимают? А до того, как их лобные доли, где живут здравый смысл и рациональность, полностью сформируются, они бывают особенно склонны к фантазиям? В шестидесятых сама вселенная помогла им: она словно действительно стала вращаться вокруг молодежи, подтверждая их подростковое самолюбие; их фантазии о собственной важности казались реальными, а фантазии о немедленном преобразовании и революции - реалистичными. Практически за одну ночь Америка сосредоточила все внимание на молодежи и на всем, во что они верили, что воображали и чего желали.
Если в 1962 году десятилетие по-настоящему началось, то 1969-й стал годом, когда новые доктрины и их серьезность были систематизированы взрослыми. Здравый смысл и рациональность закончились. Контркультурные выбросы пугали старую гвардию, в том числе религиозных людей, которые не могли понять, что в Америке началось новое Великое прозрение, создавшее новую религию для верующих, у которого "нет вариантов, кроме как идти к Священному городу... который лежит за пределами технократии... к Новому Иерусалиму". Эта цитата - из книги The Making of a Counter Culture: Reflections on the Technocratic Society and Its Youthful Opposition, опубликованной через три недели после Вудстока, летом 1969 года. Ее автором был 35-летний Теодор Рошак, профессор из Сан-Франциско и, соответственно, автор самого термина контркультура. На 270 страницах Рошак прославляет "смелый" отказ молодого поколения от экспертного опыта и всего, что наша культура ценит как "здравый смысл" и "реальность". (Обратите внимание на пугающие кавычки.) Так называемые эксперты, в конце концов, "сидят на зарплате у государства и/или корпоративной структуры". В главе под названием "Миф объективного сознания" говорится, что наука - на самом деле просто государственная религия. Чтобы создать "новую культуру, в которой неинтеллектуальные способности... определяют, что такое добро [и] правда, - пишет он, - требуется обязательно подорвать научное мировоззрение, которое твердо стоит на эгоцентричном, церебральном сознании". Он приветствует "радикальный отказ от научных и технологических ценностей".
Ранее тем же летом социолог из Чикагского университета (и католический священник) Эндрю Грили предупреждал читателей The New York Times Magazine, что кроме уже всем знакомых признаков молодежного восстания (длинные волосы, секс, наркотики, музыка, протесты), в университетах происходит шокирующая перемена: рост антирационализма и возвращение к сакральному - "мистицизму и магии", оккультизму, спиритическим сеансам, культам, основанным на книге Откровения. Когда он нарисовал на доске статистическую таблицу, один из студентов в ужасе воскликнул: "Мистер Грили, вы что, эмпирицист?"
1969 год сменился 1970-м; 41-летний профессор юридического факультета Йельского университета заканчивал собственную книгу о новой молодежной контркультуре. Чарльз Рейх был бывшим клерком Верховного суда, преподававшим в одном из главных американских центров ультрарационализма. Но общение с молодежью привело его к прозрению и отступничеству. В 1966 году он стал вести семинар для магистрантов под названием "Индивидуальность в Америке", на котором знакомил студентов с книгами Кизи и Нормана Мейлера. Следующее лето, Лето любви, он провел в Беркли. По дороге обратно в Нью-Хэвен он, словно библейский Павел, принял ценности детей. Его курс в Йеле стал очень популярным; в какой-то год там занимались сразу 600 студентов. В 1970 году книга The Greening of America стала бестселлером номер один New York Times (наряду с 70-страничной выдержкой, напечатанной в New Yorker), и оставалась в списке почти весь год.
В 16 лет я купил и прочитал одну из двух миллионов проданных копий. Перечитав ее сегодня и вспомнив, как мне она нравилась, я понял, каким же глупым был тогда. Рейх бесстыдно, некритично восхищался детьми вроде меня. The Greening of America, пожалуй, стал величайшим актом потакания тщеславию и самодовольству новой молодежи со стороны мейнстрима. Ее теоретическая подоснова была простой и идеально льстивой для молодых читателей: существует три вида американского "сознания", каждый из которых "определяет восприятие человеком реальности... его "голову", его образ жизни". Люди сознания I были старомодными, самодостаточными личностями, которые стали не нужны из-за нового "Корпоративного государства" - в общем, это твои бабушки и дедушки. Люди сознания II - запуганные конформисты, чей рационализм - это тираническая ловушка, поставленная Корпоративным государством; в общем, это твои родители.
А еще есть сознание III, которое "впервые появилось среди американской молодежи и стремительно расходится по все более широким ее слоям, а постепенно - даже среди старших". Если вы против Вьетнамской войны, вычурно одеваетесь и курите травку, значит, у вас точно сознание III. Достаточно быть молодым, небрежным и недисциплинированным, чтобы приблизить новую утопию.
Рейх хвалил "веселость и юмор" нового гардероба сознания III, но вот в его книге юмора нет вообще - потому что это реакция на "этот момент полнейшей стерильности, темнейшей ночи и крайней опасности". Конспирология процветала, и Рейх на нее купился. Теперь, когда "Корпоративное государство добавило обезличивание и репрессии" к остальной несправедливости, "оно угрожает уничтожить весь смысл и высосать всю радость из жизни". Магическое мышление Рейха в основном было связано с тем, как пройдет революция. "Американское Корпоративное государство", создав новое поколение длинноволосых гипериндивидуалистов, которые настаивают на доверии своему чутью и поиску собственной правды, "добилось того, что ни одним революционерам не удалось добиться самостоятельно. Машина начала уничтожать себя". После того, как все станут носить Levi's и обдалбываться в хлам, старые пути "просто будут сметены потоком",
Неизбежный/грядущий счастливый катаклизм, который был неотъемлемой частью мечты, конечно же, не случился. Машина не уничтожила себя. Но Рейх был наполовину прав. Наступило эпохальное изменение в американском мышлении - "насколько нам известно, необратимое... К прежнему сознанию вернуться уже нельзя". Он ошибался, выдавая желаемое за действительное и искренне считая, что после того, как приливная волна нового мышления снесет плотины, вода станет течь только в одном направлении, создав мирную, кооперативную, крутую новую континентальную утопию - все сердца и разумы изменятся точно так же, как его собственное, вся Америка окажется "берклированной" и "вермонтизованной". Вместо этого сознание III оказалось всего лишь одной из ранних итераций постразумной, постфактической Америки, возникшей благодаря этому цунами. Вера Рейха была противоположностью оптимистичному заблуждению рационалистов Просвещения 200-летней давности. Томас Джефферсон и компания считали, что если дать человеку полную свободу мыслей, то большинство последует по пути рассудка. Какая милая вера.
Я помню семидесятые, когда фантастические верования были полноценной частью мейнстрима. Моя мать-атеистка купила и прочитала "Тайную жизнь растений", бестселлер, в котором говорилось, что растения разумны и подобны "подружкам невесты на свадьбе физики и метафизики". Потрясающую правду о растениях, как утверждала книга, скрывают FDA и агробизнес. Моя мама не верила в заговор, но стала разговаривать со своими фикусами, как с питомцами. В рецензии от New York Times сказали, что книга стала "еще одним доказательством того, что невероятное теряет статус изгоя". В самом деле, даже самые мейнстримовые издательства из кожи вон лезли, продавая фантазии в качестве документалистики. В 1975 году вышла сенсационная биография молодого сгибателя ложек и телепата Ури Геллера, а также Life After Life Рэймонда Моуди, кандидата философских наук, который пересказал свидетельства нескольких десятков людей, которые побывали при смерти, и назвал их доказательством существования загробной жизни. Книга разошлась многомиллионным тиражом; вскоре в Йеле прошла первая конференция Международной ассоциации изучения предсмертных состояний.
В шестидесятых очень многие университетские профессора отвернулись от рассудка и рационализма, как их тогда понимали. Многие первопроходцы были вполне рассудительными людьми, а их работа - отличным противоядием от послевоенной расслабленности. Проблемой стала природа и широта их влияния в те времена - когда все предпосылки и парадигмы оказались перемешаны. Получилось вот что: их работы вдохновили разных недоучек и извратителей науки, а вот уже их аргументация просочилась в большой мир. "Все приближения правды - как наука, так и любые легенды и религии - это просто истории, созданные, чтобы служить потребностям или интересам людей. Сама реальность - чистый социальный конструкт, набор полезных или приятных мифов, которым верят члены данного общества или племени, потому что их в этом убедили. Границы между фикцией и тем, что существует на самом деле, непрочны или, может быть, даже не существуют. Заблуждения сумасшедших, суеверия и магическое мышление? Все они имеют ровно столько же легитимности, сколько и якобы правда, созданная западным разумом и наукой". Итого: верьте во что хотите, потому что практически все, что угодно, в равной степени истинно и ложно.
Эти идеи проникли в самые разные отрасли университетской науки. В 1965 году французский философ Мишель Фуко опубликовал в Америке книгу Madness and Civilization, вторя скептицизму Лайнга по поводу концепции душевных болезней; в 1970-х он уже заявлял, что сама рациональность - это насильственный "режим правды", иными словами - угнетение. Подозрительное отношение Фуко к разуму и рассудку глубоко и широко укоренилось в американских университетских кругах.
В то же время в 1966 году пара профессоров-социологов выпустили книгу The Social Construction of Reality, одну из самых влиятельных работ в отрасли. Дело не просто в том, утверждали Питер Бергер и Томас Лакманн, что здравоумие, безумие и научная правда - сомнительная выдумка элит; все остальное - тоже такая же выдумка. Вожди любого племени или общества не просто диктуют обычаи и законы: они - хозяева восприятия всех своих подданных, определяющие саму реальность. Чтобы создать всеохватные декорации, в которых будут жить все, правители пользуются сначала грубой мифологией, потом - более сложной религией, а затем идут на "крайние меры" - современную науку. "Реальность"? "Знания"? "Если бы мы были дотошнее, - писали Бергер и Лакманн, - то каждый раз брали бы в кавычки два вышеупомянутых термина. То, что "реально" для тибетского монаха, может не быть "реальным" для американского бизнесмена".
Когда я впервые прочитал это в 18 лет, мне очень понравились кавычки. Если реальность - это просто свод правил, написанных властями, то не значит ли это, что каждый должен - нет, даже обязан - конструировать свою реальность? Время публикации было подобрано идеально, чтобы этот текст стал фундаментальным для университетских кругов.
Еще более экстремальным проповедником идеи, что все "правды" равны, стал профессор Калифорнийского университета в Беркли по имени Пол Фейерабенд. Его наиболее известная книга - изданная в 1975 году Against Method: Outline of an Anarchistic Theory of Knowledge". "Рационализм, - объявлялось там, - это светская формы веры в силу слова Божия", а наука - "просто еще одно суеверие". В более позднем издании, вышедшем, когда креационисты начали принимать законы, позволявшие рассказывать события из книги Бытия на уроках биологии, Фейерабенд поддержал эту практику, сравнив креационистов с Галилеем. Наука, настаивал он, - это просто еще одна форма религиозной веры. "Лишь один принцип, - писал он, - можно отстаивать во всех обстоятельствах и на всех этапах развития человечества. Этот принцип звучит так: позволено все".
В антропологии, где экзотические магические верования традиционных культур - едва ли не главная тема, тоже появилась новая парадигма: не суди, не относись с недоверием, не тыкай своим профессорским пальцем". Это было вполне понятно, учитывая времена: падение колониализма, признание в геноциде американских индейцев, войны, которые вели США в странах третьего мира. Кто мы такие, чтобы закатывать глаза или отрицать то, во что верят эти люди? В шестидесятых антропологи решили, что оракулы, прорицатели, заклинания и магические предметы должны не просто пользоваться уважением: их следует считать равными здравому смыслу и науке. Если любое понимание реальности - это социальный конструкт, то мировоззрение условного племени калабари в Нигерии не менее произвольно и основано на вере, чем мировоззрение университетских профессоров.
В 1968 году профессор Калифорнийского университета в Дэвисе Чарльз Тарт провел эксперимент, в котором, по его словам, "молодая женщина, у которой часто случались спонтанные опыты вне тела" - да, она не просто "рассказывала" об этих опытах, они у нее "случались", - провела четыре ночи в лаборатории, подключенная к электроэнцефалографу. Перед ней поставили задачу: выпустить свой разум или душу из тела во сне и прочитать пятинзначное число, которое Тарт написал на листке бумаги и положил на полку над кроватью. Он сообщил, что опыт вышел успешным. Другие ученые считали и эксперимент, и результаты подделкой, но Тарт, тем не менее, посвятил всю свою академическую карьеру доказательству того, что любые попытки быть объективными - обман, а магия существует. В невероятной статье, изданной в 1972 году в журнале Science, он пожаловался, что научный истеблишмент "практически полностью отвергает знания, полученные" под кайфом или во время трипов. Он не просто хотел, чтобы наука серьезно относилась к "опытам экстаза, мистического единения, других "измерений", восхищения, красоты, выхода за пределы пространства-времени". Он открыто заявлял, что собирается сам переживать эти опыты. "Идеальная научная теория может быть основана на данных, которые не имеют физического существования", - настаивал он. Правила научного метода нужно пересмотреть. Чтобы работать психологом в новую эпоху, настаивал Тарт, исследователь должен и сам находиться в измененном состоянии сознания, которое он изучает - под кайфом или в заблуждении "во время сбора данных" или во время "редукции данных и теоретизирования". Новый режим исследований, признавал Тарт, имеет определенные проблемы с "консенсуальной валидацией", учитывая, что "только наблюдатели в одном и том же [измененном состоянии сознания] могут адекватно общаться друг с другом". Тарт популяризировал термин реальность консенсуса, обозначающий то, что мы с вами называем просто реальностью, и около 1970 года этот термин прочно обосновался во многих отраслях науки. Позже он отказался от любых претензий на нейтральность и начал говорить о трансе консенсуса: заблуждающиеся дурачки - это приверженцы здравого смысла и рациональности, а не он и его племя.
Даже социальный критик Пол Гудмен, которого левые просто обожали в шестидесятых, был ошарашен своими же студентами в 1969 году. "Для них не было никакого знания, - писал он, - только социология знания. Они так хорошо усвоили, что... исследования финансируются и проводятся в интересах правящего класса, что искренне не верили, что существует такая вещь, как простая истина".
С тех самых пор американские правые настойчиво порицают распространение релятивизма, идеи, что ничто не вернее и не правдивее, чем что-либо другое. Консерваторам очень не нравилось, как релятивизм подрывает различные уважаемые и комфортабельные для правящего класса идеи - концепции прав, зависящих от расы и пола, эстетической красоты, метафизической и моральной уверенности. Но после того, как интеллектуальный мейнстрим полностью принял идею, что существует много реальностей и правд, которые имеют одинаковое право на жизнь, после того, как идея "ворот" и "стражей" оказалась дискредитирована не только в кампусах, но и в культуре, все американские варвары получили возможность требовать серьезного отношения к своим заявлениям. Консерваторы правы в том, что "вседозвольный" релятивизм кампусов не ограничивается территорией университетов, но, хлынув по всей Америке, он породил экстремальные версии христианства и прочие безумства среди правых: истерику с правом носить оружие, теории заговоров с черными вертолетами, отрицание изменений климата и так далее. Термин полезный идиот первоначально придумали, чтобы обвинять либералов в обслуживании интересов более левых идеологий. В данном случае, однако, постмодернистские интеллектуалы - постпозитивисты, постструктуралисты, социальные конструктивисты, постэмпирицисты, эпистемические релятивисты, когнитивные релятивисты, дескриптивные релятивисты, - оказались "полезными идиотами" в первую очередь для американских правых. "Реальность, как известно, слишком благоволит либерализму", - сказал в одной из сценок Стивен Кольбер, насмехаясь над мировоззрением нынешних правых - "вера важнее фактов". Ни одна из сторон этого не заметила, но огромные фракции левой элиты и правых популистов, по сути, играли в одной команде.
Заговоры и паранойя семидесятых
Когда Вьетнамская война повернулась к худшему, антирационализм получил настоящий расцвет. В своей книге о протестах в Вашингтоне осенью 1967 года, The Armies of the Night, Норман Мейлер описывает песнопения ("Прочь, демоны, прочь - вернитесь во тьму, служители Сатаны!") и круг из сотен протестующих, которые хотели "составить кольцо экзорцизма, достаточно сильное, чтобы поднять Пентагон на триста футов в воздух". Они надеялись, что здание "станет оранжевым и будет вибрировать, пока все излучения зла не покинут левитирующую структуру. После этого война во Вьетнаме закончится сама собой".
К концу шестидесятых множество левых фанатиков оказалось охвачено крайними формами магического мышления. Десятилетие начиналось совсем не так. В 1962 году организация "Студенты за демократическое общество" издала свой основополагающий документ, написанный 22-летним Томом Хейденом. Манифест вполне приятный и разумный: в нем порицалось неравенство, нищета и "расизм, пронизавший все американское общество", рассматривались потенциальные плюсы и минусы автоматизации промышленность, а сама группа объявляла о "своей оппозиции коммунистической системе".
А потом - бдыщь, большой взрыв. Правдоподобным стало абсолютно все. Здравый смысл выкинули на помойку. Антиутопические и утопические фантазии казались вполне вероятными. В 1969 самая апокалиптическая и харизматическая фракция СДО, называвшая себя Weatherman, отделилась и тут же привлекла к себе всеобщее внимание. Ее члены верили, что они и другие молодые белые американцы вместе с черными революционерами встанут в авангарде новой гражданской войны. Они издавали заявления о "необходимости вооруженной борьбы как единственной дороги к революции" и о том, что "наркота - это тоже наше оружие... Огнестрел и трава объединились в молодежном анеграунде". А потом фракции "новых левых" занялись реальной работой - они сделали и взорвали тысячи бомб в начале семидесятых.
Левые были не единственными, кто слетели с катушек. Официальные лица ФБР, ЦРУ, военных разведывательных агентств и городских департаментов полиции убедили себя, что участники мирных антивоенных демонстраций и университетские леваки в целом - это опасные боевики, и разработали секретные программы шпионажа, инфильтрации и очернения их организаций. Это, в свою очередь подтвердило уже существующую паранойю новых левых и лишь укрепило революционные заблуждения самых радикальных из них. В семидесятых ЦРУ и военная разведка организовали печально знаменитый проект "Звездные врата", чтобы узнать, можно ли заниматься шпионажем с помощью телепатии.
У крайне правых в шестидесятых тоже был свой славный момент - появилось общество Джона Берча, основатели которого верили, что и в республиканских, и в демократических президентских кабинетах сидят "сознательные, осмотрительные, преданные агенты советского заговора", которые стремятся создать "всемирное полицейское государство, над которым Кремль будет обладать абсолютной и жестокой властью" - именно так основатель общества Роберт Уэлч выразился в письме друзьям.
Такая яростная подозрительность в миропонимании начала распространяться по всему политическому спектру после убийства Джона Кеннеди в 1963 году. В Далласе же не мог действовать всего один полусумасшедший лузер, заказавший винтовку по почте? Конечно же, во всем виноваты коммунисты, или ЦРУ, или "берчеры", или мафия, или сразу несколько из этих сторон, сговорившиеся между собой? Сдвиг в мышлении произошел не сразу. Во влиятельной книге The Paranoid Style in American Politics, изданной через два года после убийства президента, Ричард Хофштедтер уделил этому лишь два предложения и сноску, заметив, что "конспирологические объяснения убийства Кеннеди" не очень "популярны... в Соединенных Штатах".
Тщательно выстроенная паранойя была неотъемлемой частью мировоззрения крайне правых "берчеров", но вот левым понадобилось время, чтобы их догнать. В 1964 году левый американский писатель издал первую книгу о "заговоре Кеннеди", заявив, что за убийством стоит техасский нефтяной магнат, и вскоре появилось множество книг, в которых говорилось, что официальное расследование правительство игнорирует тайные заговоры. Одна из них, Rush to Judgment Марка Лейна, адвоката левых взглядов, продержалась в списке бестселлеров New York Times шесть месяцев. Затем в 1967 году окружной прокурор Нового Орлеана Джим Гаррисон обвинил местного бизнесмена в том, что он входил в заговор крайне правых геев по убийству Кеннеди - "это нацистская операция, которую спонсировали богатые миллионеры-нефтяники из Техаса", а ЦРУ, ФБР и Роберт Кеннеди, по словам Гаррисона, покрывают этот заговор. После того, как на канале NBC вышло журналистское расследование, дискредитировавшее теорию, Гаррисон сказал, что этот репортаж - часть "мыслеконтроля" и явная заказуха владельцев NBC, компании RCA - "одного из главных оборонных подрядчиков", который "отчаянно пытается спасти себя, потому что мы раскрыли его обман".
Идея об огромном, ужасном заговоре по убийству Кеннеди стала общепринятой точкой зрения в Америке. В результате больше американцев, чем когда-либо, увлеклось конспирологией. Роман Томаса Пинчона "Радуга земного тяготения", сложная глобальная фантазия о взаимосвязи между милитаристами, иллюминатами и наркоманами и о ценности параноидального мышления, выиграла награду Национальной книжной ассоциации США в 1974 году. Заговоры стали сюжетом голливудских блокбастеров: "Китайский квартал", "Разговор", "Заговор "Параллакс"" и "Три дня Кондора" вышли в течение двух лет. Конечно, реальная жизнь делала такие истории вполне вероятными. Как раз тогда стало известно, что ФБР и разведывательные управления внедрили своих агентов в левые организации, а дело "Уотергейта" и вовсе было вполне настоящим преступным заговором. Всего за несколько десятилетий вера в то, что сложная паутина злодейских элит тайно стремится организовать злодейское мировое правительство, превратилась из идеи сумасшедших правых в мейнстрим. Конспирологические заблуждения не проникали настолько глубоко и широко в левую среду, но все больше и больше людей самых разных взглядов начинали верить в то, что Америкой управляет невероятно влиятельная клика из международных организаций, мозговых трестов, большого бизнеса и политиков.
Оба лагеря - левые и правые конспирологи - вроде бы должны были быть друг другу врагами, но они стали работать как фактические союзники. Профессора-релятивисты придали сил христианам, отрицающим науку, а антипсихиатрическая мания шестидесятых оказалась привлекательна и для левых, и для либертарианцев (а также для сайентологов). Теории заговоров были скорее вотчиной современных правых, левые пришли туда позже. Но вот идея, что федеральное правительство вынашивает тайные планы по открытию концентрационных лагерей для диссидентов, появилась в семидесятых среди левых параноиков и только потом овладела правыми.
У американцев снова возникло чувство, что они имеют право верить вообще во что угодно. Я совершенно уверен, что беспрецедентное число случаев наблюдения НЛО в 70-х - это не все более явные доказательства существования внеземных цивилизаций, а симптом доверчивости и магического мышления американцев, которые внезапно утратили всякие ограничения. Мы хотели верить в инопланетян, и мы в них верили. Однако мания НЛО - это не просто забавный эпизод: она имеет историческое значение, потому что именно в то время появилась целая паутина тщательно продуманных и пересказываемых историй - не только о наблюдениях, но и приземлениях и похищениях людей... а также о том, что правительство все это скрывает, потому что состоит в тайном союзе с инопланетянами. Эта искренняя вера заронила новые семена в экстравагантное конспирологическое мышление американцев, которое под конец века вышло из-под контроля и стало токсичным.
Подобная идея фикс часто появляется в двух версиях - пугающей и обнадеживающей. Именно так случилось и с верой в инопланетян, которая в начале 1970-х была скорее оптимистического толка - даже в искусстве. Вспомните об инопланетянах, которых во всех подробностях описывает персонаж Джека Николсона в "Беспечном ездоке" после того, как в первый раз принимает наркотики, и о существах из "Близких контактов третьего рода", вышедших восемь лет спустя. Однажды вечером на юге штата Джорджия в 1969 году (как раз тогда вышел "Беспечный ездок") неудавшийся кандидат в губернаторы по имени Джимми Картер увидел в небе подвижное пятно света размером с луну, которое "казалось нематериальным" и "все приближалось и приближалось", затем остановилось, стало синим, красным и снова белым и улетело прочь.
Первый "документальный" рассказ о похищении инопланетянами появился примерно в то же время - в бестселлере о семейной паре из Нью-Хэмпшира. Они якобы ехали в своем седане "Шевроле" по дороге поздно вечером и увидели яркий объект в небе, который жена, увлекавшаяся НЛО, приняла за космический корабль. У нее начались кошмары о похищении инопланетянами; и жену, и мужа подвергли гипнозу. Рассказы об инопланетянах-похитителях и их корабле оказались разными, да еще и менялись со временем. Инопланетяне из рассказа мужа невероятно напоминали тех, которых показали в сериале "За гранью возможного" на канале ABC как раз незадолго до его сессии гипноза. После этого гипноз стал стандартным способом "вспомнить" свой опыт для всех людей, которые считали, что их похитили инопланетяне (или что у них была прошлая жизнь, или что они подверглись сатанинскому насилию). Сам рассказ семейной пары стал стандартом для других историй о похищении: гуманоидные существа забирают вас на космический корабль, общаются с вами телепатически или вербально, на английском языке, проводят медобследования, втыкая в вас длинные иголки, а потом отпускают.
Муж и жена, бесспорно, искренне верили в то, что это произошло на самом деле. Такие искренние и доверчивые люди - идеальные цели для облапошивания; в конце шестидесятых отсидевший за воровство и растрату средств Эрих фон Деникен опубликовал книгу "Колесницы богов", в которой утверждал, что инопланетяне помогли построить египетские пирамиды, Стоунхендж и гигантские каменные головы с острова Пасхи. Эта книга и ее многочисленные продолжения разошлись десятками миллионов, а документальный фильм по ней с огромным успехом шел в кинотеатрах в 1970 году. Американцы оказались готовы так поверить фантазиям фон Деникена, как не поверили бы всего десять лет назад, до тектонического сдвига шестидесятых. В 1960 году канал NBC уж точно не показал бы часовую версию этого документального фильма в прайм-тайм. И, если уж на то пошло: я совершенно уверен, что до тех пор, пока мы не пережили шестидесятые и половину семидесятых, мы бы ни за что не избрали президентом парня (особенно - "возрожденного христианина"), который сказал, что недавно видел огромное, разноцветное, люминесцентное НЛО.
Восьмидесятые и смог субъективности
К началу восьмидесятых все вроде бы вернулось к норме. Гражданские права казались обеспеченными, война во Вьетнаме закончилась, молодежь больше не говорила взрослым, что они ничего не стоят просто потому, что они взрослые. Революции не случилось. Секс, наркотики и рок-н-ролл стали частью обычной жизни. В восьмидесятых любить Америку, зарабатывать деньги и заводить семью уже не было немодно.
Чувство культурного и политического переворота и хаоса растворилось - и из-за этого мы, успокоившись, просто проигнорировали все, что изменилось - что Фэнтезиленд рос, ширился и становился новой нормой. То, что казалось странным и удивительным в 1967 или 1972 году, стало нормальным и даже обыденным.
Экстремальные религиозные и квазирелигиозные верования и практики - христианские, ньюэйджевские, любые другие, - никуда не ушли, а, напротив, росли и процветали, но мы не считали их чем-то из ряда вон выходящим.
Релятивизм прочно обосновался в университетских кругах. Соперник Мишеля Фуко, Жан Бодрийяр, стал знаменитостью в среде американских интеллектуалов, заявив, что рационализм - это инструмент угнетателей, и он уже непригоден в качестве средства познания мира, он бессмыслен и обречен. Иными словами, как он писал в 1986 году, "секрет теории" - весь этот интеллектуальный мир теперь называл себя просто "теорией" - "состоит в том, что правды не существует".
Но подобное мышление не ограничивалось только башнями из слоновой кости. Новое мировоззрение интеллектуалов стало одновременно и порождением, и причиной смога субъективности, повисшим плотной пеленой над пейзажами американского разума. После шестидесятых правда стала относительной, критика превратилась в эквивалент преследований, индивидуальная свобода стала абсолютом, и всем разрешили верить (или не верить), во что им заблагорассудится. Различие между мнением и фактом начало разрушаться.
Вера в гигантские тайные заговоры процветала, занимая нишу от маловероятного до невозможного, и переместилась с безумной периферии в мейнстрим.
Многие американцы рассказывали, что переживали фантастические ужасы и приключения, насилие со стороны сатанистов и/или похищение инопланетянами, и их рассказы стали воспринимать всерьез. Некоторые части истеблишмента - психология и психиатрия, университетские круги, религия, силы правопорядка - прямо поощряли веру в то, что любые воображаемые травмы тоже реальны.
Америка не казалась такой же странной и сумасшедшей, как году в 1970-м. Но только потому, что американцы перестали замечать странность и сумасшествие. Мы давали определение всем появляющимся девиациям. И, как сетовал культурный критик Нил Постман в своей иеремиаде от 1985 года, телевидение заменило осмысленный публичный дискурс развлечениями, и теперь мы будем веселиться, пока не умрем.
Как правые слетели с катушек еще круче, чем левые
Президентство Рейгана стало триумфом правденности и развлечений, а в девяностых, когда уже откровенно чокнутые верования стали мейнстримом, президентская политика продолжила сливаться с фантазийно-промышленным комплексом.
В 1998 году, как только мы узнали, что стажерка Белого дома орально удовлетворила Билла Клинтона прямо на рабочем месте, его популярность резко подскочила. Это удивило только тех, кто до сих пор считал политику автономным миром, живущим независимо от индустрии развлечений. Американская политика шла по телевизору; то был телесериал, реалити-шоу, появившееся до изобретения самого жанра реалити-шоу. Новый сексуализированный сюжет для поднятия рейтинга известного сериала - это давно известный ход сценаристов. Аудитории уже наскучил сериал "Администрация Клинтона", но вот побочный сюжет с Моникой Левински снова подогрел к нему интерес.
Незадолго до прихода Клинтона в Вашингтон правым удалось избавиться от федеральной "Доктрины беспристрастности", которую ввели для того, чтобы радио- и телепередачи не давали идеологически однобокую точку зрения. До того времени влиятельные консервативные СМИ ограничивались двумя журналами - выходившим раз в две недели National Review Уильяма Бакли-младшего и ежемесячным American Spectator; тиражи у них были небольшие. Но после отмены "Доктрины беспристрастности" в 1988 году появилось знаменитое правое радиошоу Раша Лимбо, а за ним последовали и другие.
В течение почти всего XX века национальные СМИ считали себя обязанными искать и публиковать некое подобие истинного положения дел, а не какую-либо версию правды, не говоря уж об откровенных выдумках. После отмены "Доктрины беспристрастности" официально вступил в действие новый американский принцип невмешательства. Если в масс-медиа появится целая куча неверной или даже откровенно абсурдной информации - значит, такова цена свободы. Если желчным комментаторам теперь можно, как никогда раньше, постоянно держать слушателей на взводе, чтобы они чувствовали возбуждение от принадлежности к толпе, - пусть будет так.
Виртуозное трехчасовое ток-шоу Лимбо доставило альтернативную социально-политическую реальность до огромной национальной аудитории. Вашу нескладную картину мира теперь подтверждали не только редкие газеты и журналы: теперь вам по три часа в день вдалбливали ее в голову по радио. Когда шоу Лимбо стало популярным, в 1992 году продюсер Роджер Эйлс сделал из него телепрограмму. Через четыре года, когда студия NBC наняла другого продюсера для запуска кабельного канала, Эйлс уволился оттуда и открыл собственный канал при поддержке Руперта Мердока.
Канал Fox News вывел "мир Раша Лимбо" на национальное телевидение, предлагая зрителям бесконечный, погружающий пропагандистский опыт из тех, что раньше никогда не существовали.
Для американцев это было чем-то совершенно новым. В течение XX века электронные СМИ исполняли важную демократическую функцию: они давали американцам единый набор фактов, с которыми были согласны все. Теперь же телевидение и радио позволили людям вернуться к узкому, фракционному, партийному дискурсу, который был нормой для Америки прошлых веков.
А потом появился Интернет, который все равно так или иначе подорвал бы "Доктрину беспристрастности". В 1994 году появилось первое глобальное спам-сообщение, которое увидели все в Usenet: "ГЛОБАЛЬНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ ДЛЯ ВСЕХ: ГРЯДЕТ ПРИШЕСТВИЕ ИИСУСА". В следующие пару лет о Всемирной сети узнали широкие массы. Хворост собирали еще с шестидесятых, а теперь в него наконец бросили зажженную спичку. После таких шестидесятых и семидесятых Интернет оказался последней соломинкой, окончательно разрушившей динамический баланс между рациональным и магическим мышлением в Америке.
До Интернета откровенная фигня и ложь не могли распространяться так быстро или так широко, так что идеям здравого смысла и рациональности было легче одержать победу. До Интернета для создания даже одной альтернативной реальности требовалась долгая, тяжелая работа сотен и тысяч воинственных людей. В цифровую эпоху, однако, все племена, вотчины, княжества и регионы Фэнтезиленда - любой болван с компьютером и доступом в Интернет - неожиданно обрели беспрецедентный способ инструктировать, провоцировать и мобилизовать своих последователей и набирать новых. Ложные верования стали одновременно более реалистичными и более заразными, превратились в своеобразный каскад фантазий, в котором с удовольствием плескались миллионы одураченных американцев.
Почему сенатор Дэниэл Патрик Мойнихэн стал часто говорить в 80-х и 90-х, что мы имеем право на собственное мнение, но не на собственные факты? Потому что до этого так говорить было не обязательно. Сейчас наш рынок идей стал намного больше и свободнее, чем когда-либо - это факт. Томас Джефферсон говорил, что он "предпочел бы страдать от неудобств, которые вызываются избытком свободы, чем от неудобств, вызываемых ее недостатком", - потому что в новых Соединенных Штатах "разум может свободно сражаться" с любыми "ошибочными мнениями". Но я считаю, что если бы он и другие наши отцы-основатели из эпохи Просвещения вернулись сейчас, то поняли бы, что "слишком много хорошо - тоже плохо". Разум и здравый смысл по-прежнему могут свободно сражаться с неразумностью, но Интернет дает сторонникам неразумности и ошибок столько свободы и инструментов, как никогда раньше. Для народа с такой историей и склонностями, как мы, американцы, минусы Интернета оказались едва ли не такими же огромными, как и плюсы.
Работа поиска в Интернете, какой она была в 90-х - то есть то, как сейчас перемещаются, взлетают и падают верования и информация, - это крайняя форма демократии. Алгоритмы поиска в Интернете - это пример закона Грешема, по которому плохое вытесняет - или, по крайней мере, начинает перевешивать - хорошее. В Интернете значимость любого утверждения, верования или теории зависит от предпочтений миллиардов отдельных пользователей поиска. Каждое открытие ссылки - это, по сути, голос, отданный за то, чтобы именно эта версия правды оказалась на вершине кучи результатов.
Волнующая ложь хорошо себя чувствует на таком непрерывном референдуме и даже начинает оправдывать сама себя. Поиск практически любой "альтернативной" теории выдает больше ссылок на страницы и сайты верующих, чем на скептические или научные сайты; именно они доминируют на первых нескольких страницах поиска. Например, в начале 90-х конспирологи решили, что инверсионные следы, тонкие облачка водяного пара, образующиеся вокруг топлива, выброшенного из реактивных двигателей, состоят из экзотических химикатов, и это часть тайного правительственного заговора: государство пытается не то разработать секретное оружие, не то отравить граждан, не то смягчить изменения климата, - и переименовали их в "химиотрассы". Когда я ввел в Google chemtrails proof, первые семь результатов предложили мне так называемые доказательства несуществующего заговора. Поиск government extraterrestrial cover-up дал мне на первых трех страницах всего одну ссылку, которая не вела бы на страницу с теорией заговора.
До Интернета было на самом деле непросто наткнуться на ложную или безумную информацию, убедительно презентующую себя как верную. Сегодня же, как писал профессор Сиракьюзского университета Майкл Баркун в книге A Culture of Conspiracy (2003), "такие тематические отрасли, как псевдонаука, конспирология и оккультизм не изолированы друг от друга", а скорее...
...взаимосвязаны. Если вы, например, ищете информацию об НЛО, то наверняка наткнетесь на материалы по антигравитации, вечным двигателям, изучению Атлантиды, альтернативным лекарствам от рака и конспирологии.
Подобное соединение приводит к тому, что человек, входящий в коммуникационную систему в поисках какой-либо конкретной информации, вскоре узнаёт о существовании "стигматизированных" материалов на самые разные темы. В результате, наткнувшись на одну форму стигматизированных материалов, человек обязательно узнает о других, причем взаимосвязи уверят его, что стигматизированные знания - это некое объединенное альтернативное мировоззрение, а не набор совершенно не связанных между собой идей.
Исследования показывают, что религиозное и сверхъестественное мышление заставляет людей думать, что практически никакие значительные события в жизни не являются случайными. Как выражаются авторы недавних когнитивных исследований из Йельского университета, "открытые религиозные и паранормальные верования каждого человека" являются лучшими факторами, предсказывающими их "восприятие значимости событий в жизни" - их склонность к "восприятию мира с точки зрения деятельности, предназначения и замысла". Американцы столетиями верили, что страну вдохновляет и ведет всезнающий, всемогущий менеджер по планированию и вмешательствам. С шестидесятых годов исключительная религиозность подпитывает тенденцию к конспирологическим верованиям. В недавней статье "Conspiracy Theories and the Paranoid Style(s) of Mass Opinion", основанной на многолетних исследованиях опросов, два политолога из Чикагского университета, Эрик Оливер и Томас Вуд, подтвердили эту характерную для американцев взаимосвязь. "Вероятность поддержки теорий заговора, - обнаружили они, - в большой степени обуславливается склонностью приписывать необъяснимые или экстраординарные события деятельности невидимых, намеренно действующих сил", а также слабостью к "мелодраматическим нарративам в качестве объяснений значительных событий, особенно таких, которые интерпретируют историю как отражение вселенской битвы добра и зла". Оливер и Вуд обнаружили, что самый большой стимул верить в теории заговора - это вера в пророчества о конце света.
В статье есть еще много про Трампа и в общем про Республиканскую партию, но мне было гораздо интереснее понять американское мировоззрение в целом.
@темы: Переводы, Politix Schmolitix
-
-
26.08.2017 в 18:12