Почему выгодно быть ворчливым и раздражительным

www.bbc.com/future/story/20160809-why-it-pays-t...

Заря Горветт

На сцене он настоящий принц-очаровашка с милой прической. Вне обзора камер... давайте скажем так: ему нужно много личного пространства. Он ненавидит свой статус знаменитости. Ему не нравится быть актером. Друзья его бывшей партнерши Элизабет Хёрли, как говорят, называли его "Грумпельштильцхен".

Хью Грант знаменит своей раздражительностью и тем, что с ним трудновато работать. Но, может быть, эта ворчливость и есть секрет его успеха?

Еще никогда на нас так не давили, заставляя быть позитивными. Культурные силы бросают нас в лихорадочную погоню за счастьем, порождая миллиардные продажи книг, кустарную промышленность "самопомощи" и кучу вдохновляющих цитат, которыми пересыпан весь Интернет.

Сейчас можно нанять "эксперта по счастью", пройти подготовку по "осознанности" и даже искать внутреннее удовлетворение с помощью приложения. Армия США сейчас обучает солдат - более миллиона человек - позитивной психологии, а в английских школах учат оптимизму. Наконец, индекс счастья стал едва ли не более важным показателем национального благополучия, чем ВВП.

На самом же деле ожидание худшего имеет несколько очевидных преимуществ. Ворчуны лучше ведут переговоры, принимают более взвешенные решения и меньше рискуют получить сердечный приступ. У циничных людей крепче браки, выше зарплаты и дольше продолжительность жизни - хотя, конечно, они всегда ожидают прямо противоположного.

Хорошее настроение, с другой стороны, несет с собой довольно значительные риски: лишает вас целеустремленности, снижает внимательность к деталям и делает вас одновременно доверчивыми и эгоистичными. Кроме того, позитивное мышление провоцирует людей на запойное пьянство, переедание и небезопасный секс.

В основе всего этого лежит идея, что наши чувства - это адаптация. Гнев, печаль и пессимизм - это не проявление божественной неблагосклонности или просто случайных неудач: они развились, чтобы выполнять полезные функции и помогать нам процветать.

Возьмем, например, гнев. От обид Ньютона, граничивших с одержимостью, до вспышек гнева Бетховена, изредка доходивших до драк, - многие гении-провидцы обладали весьма вздорным нравом. В Кремниевой долине тоже таких примеров немало. Основатель Amazon Джефф Безос знаменит своими выходками и оскорблениями (например "Простите, я сегодня забыл принять свои таблетки отупина"), но они вовсе не помешали ему создать компанию стоимостью в 300 миллиардов долларов.

В течение многих лет эта связь оставалась тайной. Затем в 2009 году Маттайс Баас из Амстердамского университета решил узнать, в чем дело. Он собрал группу студентов-добровольцев и решил их разозлить во имя науки. Половину студентов попросили вспомнить что-нибудь, что их раздражает, и написать об этом короткое эссе. "Это немного разозлило их, хотя, конечно, и не довело до полноценных приступов ярости", - сказал Баас. У другой половины студентов похожим образом вызвали печаль.

Затем две команды поставили друг против друга в игре на проверку креативности. Им дали 16 минут, чтобы придумать как можно больше способов улучшить образовательный процесс на факультете психологии. Как и ожидал Баас, разозленная команда выдвинула больше идей - по крайней мере, поначалу. Кроме того, их варианты были более оригинальными, их повторило менее 1% всех участников исследования.

И, что еще важнее, разгневанные добровольцы лучше действовали в моменты непродуманных инноваций, так называемого "неструктурированного" мышления. Давайте предположим, что вам предложили придумать возможные способы использования кирпича. Если мыслить системно, то вы, скорее всего, предложите десять разных типов зданий; для того, чтобы придумать совершенно новый способ использования (например, в качестве оружия), нужно мыслить менее структурированно.

По сути, креативность сводится к тому, насколько легко ваш разум может отвлечься от одного пути мышления и пойти по другому. В ситуации, в которой нужно бороться или бежать, очень легко понять, как превращение буквально в "безумного гения" может спасти вашу жизнь.

"Гнев на самом деле готовит организм к мобилизации ресурсов - он говорит вам, что вы оказались в плохой ситуации, и дает приток энергии, который помогает вам из нее выбраться", - говорит Баас.

Чтобы понять, как это работает, для начала нужно понять, что происходит в мозге. Как и большинство эмоций, гнев появляется в миндалевидном теле, которое отвечает за поиск угроз нашему благополучию. Оно работает невероятно эффективно, поднимая тревогу задолго до того, как вы воспринимаете эту угрозу сознательно.

А потом вас заводят химические сигналы мозга. Приток адреналина вызывает вспышку страстной, энергичной ярости, которая длится несколько минут. Дыхание и пульс учащаются, артериальное давление подскакивает. Кровь приливает к конечностям, вызывая характерное покраснение лица и пульсацию вен, какие обычно бывают при гневе.

Считается, что это чувство развилось в первую очередь для подготовки к физической агрессии, но физиологическая реакция гнева приносит пользу и иным способом - повышает мотивацию и дает людям достаточно дерзости, чтобы пойти на риск.

Все эти физиологические изменения очень полезны - если вам потом дают шанс подраться со львом или хотя бы наорать на коллег. Да, некоторым людям такое не нравится, но после этого давление возвращается в норму. А вот избегание ворчливости приводит к более серьезным последствиям.

Идея о том, что подавленные чувства вредны для здоровья, выдвигалась еще в древности. Греческий философ Аристотель был твердым сторонником теории катарсиса (именно он изобрел современное значение этого слова); просмотр трагических спектаклей, предполагал он, позволяет зрителям пережить гнев, печаль и вину в контролируемой среде. Выражая эти чувства открыто, зрители избавляются от всех них разом.

Его философию позже перенял Зигмунд Фрейд, который утверждал о катартической пользе кушетки психоаналитика.

А затем, в 2010 году, группа ученых решила посмотреть, в чем дело. Они выбрали группу из 644 пациентов с коронарной недостаточностью, определив их уровень гнева, подавленного гнева и склонности к стрессу, и следили за ними в течение минимум пяти лет, чтобы посмотреть, что произойдет дальше.

За время исследований у 20% пациентов случилось тяжелое кардиологическое событие, а 9% умерли. Поначалу казалось, что и гнев, и подавленный гнев увеличивают вероятность сердечного приступа. Но после принятия во внимание других факторов ученые обнаружили, что гнев не играл вообще никакой роли - а вот подавление гнева повышает вероятность сердечного приступа почти втрое.

Почему так случается, пока точно неизвестно, но другие исследования показали, что подавленный гнев может приводить к хронической гипертонии.

Причем польза не ограничивается только физическим состоянием: гнев может помочь и в переговорах. Один из главных поводов для агрессии - понимание, что кто-то не слишком высоко ценит ваши интересы. Приходится либо повышать издержки - угрожать физическим насилием, - либо отказывать в благах (верности, дружбе, деньгах), чтобы собеседник понял свою ошибку.

Теория подтверждается еще и гримасами, которые искажают наше лицо в гневе. Исследования показывают, что это не произвольные движения: они специально направлены на то, чтобы оппонент посчитал нас более физически сильными. Правильно направленная агрессия позволит вам продвинуть свои интересы и улучшить общественное положение - это просто древний способ торговли.

На самом деле ученые постепенно приходят к мнению, что ворчливость полезна чуть ли не для всей линейки социальных навыков - она улучшает способность к языкам, память и даже убедительность.

"Отрицательное настроение показывает, что мы находимся в новой, более трудной ситуации, и призывает нас быть более внимательными и наблюдательными к деталям", - говорит Джозеф Форгас, почти четыре десятилетия изучавший, как эмоции влияют на наше поведение. Кроме того, исследования показывают, что в чуть плохом настроении мы лучше замечаем социальные сигналы. Что еще более интригует, плохое настроение заставляет людей относиться более - а не менее - справедливо к другим.

Жестко, но честно

Счастье часто считается добродетелью само по себе, но эмоция сама по себе не несет в себе добродетельности. В одном исследовании группу добровольцев заставили почувствовать отвращение, печаль, гнев, страх, счастье, удивление или равнодушие, после чего пригласили сыграть в игру "Ультиматум".

В этой игре первому игроку дают определенную сумму денег и просят разделить ее между собой и вторым игроком. Затем второй игрок решает, соглашаться или нет. Если второй игрок соглашается, то деньги делят так, как предложил первый игрок. Если не соглашается, то никто вообще не получает денег.

Игру "Ультиматум" часто используют для проверки нашего чувства справедливости, показывая, ожидаете ли вы честного дележа или же считаете, что каждый должен быть сам за себя. Что интересно, все негативные эмоции заставили вторых игроков чаще отказываться, что, возможно, говорит о том, что эти чувства обостряют наше ощущение справедливости и потребность в равенстве.

Когда игру перевернули с ног на голову, оказалось, что дело тут вовсе не в обиде. Правила игры "Диктатор" практически такие же, за тем исключением, что второй игрок вообще ничего не решает - он просто получает сумму, которой с ним решил поделиться первый игрок. Оказалось, что более счастливые участники оставляли себе больше денег, а вот печальные были намного менее эгоистичны.

"Люди, у которых не очень хорошее настроение, больше обращают внимание на внешние социальные нормы и ожидания, так что поступают справедливее и честнее в отношении других", - говорит Форгас.

В некоторых ситуациях счастье приводит к куда более серьезным риском. Оно ассоциируется с "гормоном объятий", окситоцином, который, как показывают некоторые исследования, снижает нашу способность идентифицировать угрозы. В доисторическое время счастье делало наших предков уязвимее для хищников. В современной жизни - мешает обращать должное внимание на такие опасности, как запойное пьянство, переедание и небезопасный секс.

"Счастье играет роль сигнала, что мы в безопасности, и внимательно следить за окружающей средой не надо", - говорит Форгас. Люди, которые всегда окружены счастливой дымкой, могут пропустить важные сигналы. Они чаще опираются на уже существующие знания, что делает их уязвимыми к серьезным ошибкам.

В одном исследовании Фаргас и его коллеги из Университета Нового Южного Уэльса (Австралия) вызвали у участников счастливые или печальные чувства, показывая фильмы в лаборатории. А затем они попросили участников оценить правдоподобность городских легенд - например, что линии электропередач вызывают лейкемию или что президента Кеннеди убило ЦРУ. Люди в хорошем настроении проявили куда меньше скептицизма и оказались намного доверчивее.

Затем Форгас использовал игру-стрелялку, чтобы проверить, ведет ли хорошее настроение к избыточной опоре на стереотипы. Как он и предсказывал, люди в хорошем настроении чаще стреляли по целям, одетым в тюрбаны.

Из всех положительных эмоций самый иронический эффект, пожалуй, имеет оптимизм в отношении будущего. Как и счастье, позитивные фантазии о будущем могут служить сильнейшим демотиватором. "Люди чувствуют удовлетворенность, расслабляются и не прикладывают достаточных усилий, чтобы по-настоящему воплотить свои позитивные фантазии и мечты", - говорит Габриэлла Оттинген из Нью-Йоркского университета.

Выпускники, которые фантазируют об успешной работе, например, зарабатывают меньше. Пациенты, которые мечтают наяву о выздоровлении, восстанавливаются медленнее. Многочисленными исследованиями Оттинген доказала, что чем больше вы мечтаете, тем меньше ваших мечтаний сбываются. "Люди говорят "мечтай о чем-нибудь, и все получишь", но в этом большая проблема", - говорит она. Оптимистические мысли могут даже мешать жирным людям сбрасывать лишний вес, а курильщикам - бросать курить.

Защитный пессимизм

Оттинген считает, и это тревожит больше всего, что те же самые риски наблюдаются и на уровне общества. Когда она сопоставила статьи в газете USA Today с показателями экономики неделю или месяц спустя, то обнаружила, что чем оптимистичнее было содержание статей, тем хуже обстояли дела в экономике. Затем она рассмотрела инаугурационные речи президентов - и обнаружила, что более позитивные речи предсказывали меньший уровень занятости населения и ВВП во время их пребывания на посту.

А если соединить эти данные со склонностью к оптимизму (люди обычно считают, что их риск того, что случится что-то плохое, меньше, чем у окружающих), то вас ждут большие проблемы. Лучше всего - отбросить розовые очки и считать стакан наполовину пустым. "Защитный пессимизм" - это использование закона Мерфи, космической неизбежности того, что если что-то может пойти не так, оно пойдет не так. Ожидая худшего, вы будете готовы, если оно действительно случится.

Вот как это работает. Предположим, вы произносите речь на работе. Вы должны представить себе худшие возможные результаты: вы споткнетесь по пути к подиуму, потеряете флэшку со слайдами, компьютер зависнет, коллеги начнут задавать неудобные вопросы... Настоящие пессимисты могут придумать еще много вариантов; в общем, держите их в голове и продумывайте возможные решения.

Психолог Джулия Норем из Колледжа Уэллсли, штат Массачусетс, - завзятый пессимист. "Я немного неуклюжая, особенно когда тревожусь, так что ношу только обувь без каблуков. Я прихожу раньше, чтобы проверить сцену и убедиться, что на ней нет никаких незаметных проводов или других вещей, о которые можно споткнуться. Я обычно делаю несколько резервных копий слайдов: если нужно, я могу произнести речь вообще без них, еще я отправляю копию организаторам, ношу другую копию на флэшке и приношу с собой ноутбук..." В общем, как говорят, выживают только параноики.

Так что когда в следующий раз вам говорят "Будь радостнее", просто ответьте, что вы в данный момент улучшаете свое чувство справедливости, уменьшаете уровень безработицы и спасаете мировую экономику. Вы будете смеяться последними - даже если это будет тихая усмешка уставшего от жизни циника.

@темы: Переводы

---

Стильно, модно, безысходно

---

Задумался

Читаю по работе всякие книги с историческими данными по медицине и диетологии. По ходу, чуть ли не две трети всего нынешнего звиздеца со здоровьем населения в мире - результат того, что американские производители жратвы или лекарств когда-то занесли американским государственным медицинским организациям денег, чтобы те объявили по всем доступным каналам, что "продукт А - полезен и обязателен к употреблению, а вот продукты Б, В, Г и так далее - порождение сотоны, и держитесь от них подальше".

@темы: Random thoughts

---

Во блин работоспособность у людей

Открыл случайно один фичок. В нем ОДНА ГЛАВА длиной 88 000 слов!!!

---

Жиза про Бэтмена

@темы: Смешное, Переводы

---

Игра из твиттера

"Вас похитили, но по-прежнему разрешают писать в блогах и соцсетях, чтобы притворяться, что все нормально. Что бы вы написали, чтобы друзья (но не похитители) сразу поняли, что вы в беде?"

@темы: Testen und Moben

---

Руководство от Toggl по борьбе с невозможными клиентами

Источник: toggl.com/worst-client-types-infographic/



Мой клиент очень хорошо торгуется

Каждый аргумент из его уст звучит так, словно его придумали экономисты из Гарварда (и, скорее всего, так и есть), а ваши аргументы при этом звучат примерно так: "Я люблю деньги".

Люди приходят к вам, чтобы что-то заказать, по двум причинам: а) они не умеют что-то делать; б) у них нет времени что-то делать. Большинство клиентов это знают. Некоторые, однако, применяют подход "насколько я смогу его достать?"

Некоторые клиенты - особенно крупные - очень хорошо умеют торговаться. Но когда дело доходит до переговоров о дизайне или разработке, всегда помните, что эксперт - это вы, а не клиент, а экспертные знания недешевы.

Знайте, сколько вы стоите. Вы когда-либо измеряли, сколько времени вашей команде нужно для выполнения разных проектов? Измерьте. После этого вы получите неплохое представление о том, сколько стоит ваше время. Имея такой ориентир, вы сможете более аргументированно отстаивать свои требования.

Отслеживание времени отлично помогает против любителей поторговаться. Если они попытаются вас обмануть, выдайте им подробный доклад с четким описанием выполняемых задач, из которого будет совершенно понятно, почему вы не можете сделать ему сайт всего за два часа (даже если "их приятель Дейв из паба" может).




Мой клиент постоянно передумывает!

Итак, вы обговорили проект с фиксированной ценой, а потом ваш бюджет пожирают бесконечные потоки правок и просьб. Вскоре уже вы начинаете платить клиенту за то, чтобы с ним работать.

Клиенты бывают нерешительными. В конце концов, они вложили в ваш проект деньги и тревожатся за результат. Обратная связь - это важная часть отношений с клиентами. Но где провести черту?

Опять-таки - знайте себе цену. Обговаривая бюджет, вы должны знать, сколько человеко-часов можете выделить на проект (включая задел на пересмотры). Пока вы не выходите за пределы этого времени, вы остаетесь в плюсе.

А вот когда время начинает подходить к концу, сообщите об этом клиенту. Довольно часто они вносят правки просто потому, что могут, и перестают, как только вы напоминаете, что это не может продолжаться вечно.

В противоположном конце спектра - клиент, который почти ничего не говорит во время разработки, одобряет каждый элемент, но перед самой сдачей проекта вдруг БУМ! У него случается откровение, и нужно все переделывать с начала!

Это самое гадское, что можно представить. Гнилая вишенка на этом торте из какашек - клиенты, которые считают, что раз они вам заплатили, то вы обязаны работать до тех пор, пока они все не одобрят. Вы должны понимать, что это не так. Вы продаете свое время, а не продукцию. Когда клиент без предупреждения решает начать разработку сначала, он должен либо увеличить бюджет, либо ввести почасовую оплату.

Вы не поверите, насколько сговорчивее становятся клиенты после того, как им приходится оплачивать каждый час вашей работы.



Мне нужно больше денег!

Просить у клиента больше денег... Вы скорее войдете в логово льва в платье из мяса, которое однажды надела Леди Гага. Это в любом случае неприятно, но как лучше всего с этим работать?

Самое важное в этом деле - не тянуть до последнего! Клиентам такое не нравится.

Во-первых, отслеживайте время вашего проекта: так вы сразу заметите "бутылочные горлышки". Если вы плохо оценили время или ваша команда накосячила, то вам придется смириться с финансовыми потерями и лучше планировать в будущем. А если это не ваша вина, то как получить больше денег?

Попробуйте штуку под названием "общение": это просто офигенно. Обязательно разработайте систему борьбы с непокорными проектами - вы должны иметь почасовой тариф за сверхурочную работу. Сообщите об этом сразу. А еще возьмите определенный запас времени (об этом упоминать не обязательно).

Если клиент начинает менять масштаб проекта, а вы хорошо учитываете время, то вы должны иметь представление о том, сколько у вас есть денег. Если вы потратили 70% времени вашей команды на проект, а он начал превращаться во что-то совсем другое, придется обсудить с клиентом бюджет. Только обсуждать нужно до того, как у вас закончится время, а не после.



Мой клиент постоянно мне звонит, пишет или приходит поговорить!

16:50. Звонит клиент: "Эй, мы только познакомились, я схожу с ума, как там мой постер, позвони мне, хорошо?"

Для вас это просто еще один сайт на Wordpress, а вот для вашего клиента - вопрос жизни и смерти. То, что люди тревожатся, вкладывая деньги во что-то, что вообще никак не могут контролировать, - вполне естественно.

Они будут спрашивать, все ли идет хорошо - постоянно, каждый день. По иронии судьбы, при этом обычно все идет плохо, потому что вы будете тратить больше времени на встречи и звонки, чем на собственно то, ради чего вас наняли.

Лучшая защита - нападение: не ждите, пока клиенты начнут рвать на себе волосы. Предугадывайте их вопросы и предлагайте регулярные отчеты. Один юзер предложил нам очень простую стратегию: обещайте клиенту, что будете еженедельно присылать им отчет по электронной почте, и присылайте отчеты каждую неделю, пока не сдадите проект. Клиент станет спокойнее и будет реже вмешиваться.

Другое решение, популярное у консультантов, - делать встречи и звонки платными. Включайте таймер на телефоне, и пусть клиент говорит. Помните: слово - серебро, а вот молчание - зеленое, хрустящее и похоже на Эндрю Джексона.



Мой клиент считает любое дело неотложным

Он врывается в кабинет и сует вам в лицо коммерческое предложение, которое буквально горит. Ему нужен сайт, причем еще вчера - или, еще лучше, к прошлым выходным. Вы же работаете на выходных, да?

Мистер Торопыга может просто пытаться выжать из вас больше работы за меньше часов, но с большей вероятностью он просто очень хреново умеет планировать - так что очень важно, чтобы вы планировали не хреново.

Берясь за работу с клиентом, который выдвигает неоправданные требования и ставит невозможные сроки, вы рискуете испортить работу для других клиентов.

Вы должны хорошо понимать возможности своей команды. Знайте, как долго они выполняют определенные задачи, и вам станет легче замечать хитрые сделки, после чего либо отказываться от них, либо - если клиент вам действительно нужен - приносить ему графики и вполне недвусмысленно объяснять, сколько часов работы он от вас требует.

И всегда помните: то, что клиент плохо планирует свои дела, не означает того, что в авральном режиме обязаны работать вы.



Мой клиент постоянно лезет в работу!

Вы подписываете договор, пожимаете руки и провожаете клиента к выходу. Вместо этого он садится на ваше место за столом, закатывает рукава и говорит: "О, мне не терпится научиться Фотошопу!"

Примерно такие же ребята приходят к автомеханикам и говорят "Я тут немного сам поработал над кузовом" - и именно поэтому их "Мерседесы" выглядят как внебрачные дети "Фиата-Панды" от соседского трактора.

Худшее, что есть в работе с клиентом, который хочет "поработать сам", - это начисто убивает производительность. Дизайнеры и разработчики каждый час принимают множество микрорешений. Это у них привычка, ставшая второй натурой. Объяснять, почему зеленый текст плохо смотрится на ярко-оранжевом фоне - примерно то же самое, что объяснять, почему смотреть прямо на солнце вредно (на самом деле это примерно одно и то же и есть).

Каждое такое объяснение - это перерыв в работе. По данным одного исследования, в среднем человеку требуется 23 минуты, чтобы вернуться к работе после отвлечения. Если такое происходит постоянно, проблема очевидна.

Делайте все возможное, чтобы клиент не дышал вам в спину. Предлагайте регулярные отчеты или потратьте побольше времени на первоначальный брифинг, чтобы точно понять запросы клиента.

Если и после этого он будет настаивать на том, что хочет помочь, удваивайте цену.



Мой клиент просит невозможного

Он просит черное, которое выглядит белым. Он хочет видео, которое не двигается. Он хочет сайт, который выглядит как напечатанная обложка книги, но с кликабельными ссылками.

Дизайн - это не превращение чьего-то видения в работающее решение, а интерпретация этого видения. Если вы все будете воспринимать буквально, это приведет к большим разногласиям в процессе работы - и что-то нам подсказывает, что клиент будет не очень рад оплачивать глобальные правки.

Чтобы справиться с этой проблемой, уделите больше времени первоначальному брифингу. Если от вас требуют чего-то смехотворного, постарайтесь узнать у клиента, чего он хочет добиться, а не как он хочет воплотить требование в жизнь. А потом вежливо предложите альтернативный вариант.

Избежать дурацких просьб после того, как проект уже взят в работу, довольно сложно, но решение примерно такое же, как и в случае с нерешительными клиентами: следите за своим рабочим графиком, и когда расчетное время начинает подходить к концу, напомните клиенту, что время - это тоже деньги, и оно уже заканчивается.



Мой клиент - мой друг, но он стал обузой!

А, вот Марвин - вы его знаете уже лет двадцать, с тех пор, когда только начинали. Ему нужен сайт для собачьего приюта, но бюджет очень скромный. А у вас есть компания, которой нужно управлять, и команда, которой нужно платить зарплату. Марвин принес тортик - и каждый его кусочек на вкус как предательство.

Расширение агентства - это сложное дело, и, поскольку больше свободного времени вы ниоткуда не возьмете, часто единственным вариантом становится повышение цены за то время, что у вас есть - и, соответственно, отказ от старых клиентов.

Этот процесс, конечно, можно облегчить. Например, сообщите старому клиенту о планах как можно раньше, чтобы у него было время найти нового партнера. Порекомендуйте ему фрилансеров или другое агентство. Помогите ему, как можете, но не забывайте, что компания должна расти.

Если у вас хорошие отношения с клиентом, то этот процесс тоже пройдет хорошо. Марвин, пожалуй, лучший из всех представленных здесь "пиратов".

На этом, пожалуй, все. Вашу компанию, конечно, подстерегают и много других ловушек, но помните: лучший способ не тратить время зря - знать, на что вы его тратите.

@темы: Переводы

---

Почему музыка доставляет удовольствие?

Мы знаем, что музыка доставляет удовольствие. Вопрос - почему? Ответов предложено много, и, возможно, ни один из них не является полностью правильным.

Роджер Мэтью Грант
aeon.co/essays/its-hard-to-know-why-music-gives...

Может ли мелодия подарить нам удовольствие? Платон, бесспорно, считал именно так, да и сейчас многие с ним согласны. Но очень трудно понять, почему именно так происходит. Может быть, дело в потоке и форме мелодии, которые заставляют вас предсказывать ее дальнейшее направление и следовать за ней? Или, может быть, текст какой-то песни описывает сцену, напоминающую вам о радостных временах? Или же мелодия просто настолько знакома, что вы начинаете отождествлять себя с нею.

Критики предлагали вариации на тему всех этих идей в качестве механизмов, объясняющих получение удовольствия от музыки, хотя консенсуса среди них до сих пор нет. История их поисков и трудностей - это один из важных компонентов западной интеллектуальной истории, а многие ошибочные представления представляют интерес и сами по себе. В Европе начала Нового времени теоретики обычно придерживались мнения, изложенного Аристотелем в "Поэтике": они предполагали, что звуки мелодии вместе с текстом подражают миру природы. Музыка с этой точки зрения является чем-то вроде живого саундтрека к мультимедийному представлению. Она аналогичным образом помогает с изображением естественных чувств или явлений мира, описанных поэтическим языком, и вызывает тем самым приятную реакцию. Именно с целью определить, как именно это работает, Рене Декарт написал свой самый первый трактат - "Трактат о музыке" (1618). К сожалению, Декарт так и не продвинулся дальше, чем простая разработка музыкальных базовых понятий. Он считал, что для того, чтобы провести связь с удовольствием и страстями, ему нужны более подробные данные о движении души.

Это, впрочем, не помешало более поздним мыслителям пойти по его следам. Идея музыки как подражательной или миметической среды стала важным компонентом эстетики XVIII века. Некоторые мыслители считали, что музыка естественным образом расположена к имитированию звуков эмоций. "Подобно тому, как художник подражает чертам и цветам природы, - писал французский философ Жан-Батист Дюбо в 1719 году, - музыкант подражает тонам, акцентам, вздохам, интонациям голоса и всем прочим звукам, посредством которых природа выражает чувства и страсти". И, соответственно, слышать подражания этим страстям само по себе приятно.

Так что, может быть, музыка звучит похоже на страстную тираду, которая, в свою очередь, может быть приятной на слух. Вы можете представить себе мелодию как отдаленное эхо чего-то более первобытного - прямого выражения эмоций в форме громкого крика. Философ XVIII века Жан-Жак Руссо придерживался похожей точки зрения. Но эта идея о мелодии предполагает более абстрактное отношение между музыкальными тонами и чувствами, которое никак не связано с конкретным смыслом текста.

И в самом деле, в течение XVIII века теоретики стали все больше интересоваться эстетической силой звуков музыки как явления, независимого от поэтической экспрессии. Возможно ли, что движения музыкальных тонов сами по себе передают различные страсти? Может ли форма музыки имитировать форму чувств? Наиболее выдающимся теоретиком данного направления был Иоганн Маттесон (1681-1764), гамбургский дипломат, лексикограф и музыкант. Маттесон проводил грубые параллели между музыкальным материалом и страстями: поскольку радость - это расширение наших жизненных сил, музыка, выражающая радость, должна содержать в себе широкие мелодические скачки. Отчаяние, напротив, находит свое выражение в нисходящих мелодических линиях. Быстрые темпы выражают желание, а медленные - горе.

Если говорить в общем, в идее Маттесона было зерно истины. Мы действительно связываем определенные музыкальные ходы с приятным настроением, а другие - с меланхолическим размышлением; и то, и другое может принести слушателю удовольствие. Просто вспомните, как мы используем музыку в повседневной жизни: одни произведения помогают нам работать или, допустим, тренироваться, а другие позволяют поплакать. К сожалению, теория Маттесона оказалась очень трудноприменимой на практике. Для примера вспомним начало одной знаменитой мелодии - темы Фуги до-мажор из первой книги "Хорошо темперированного клавира" Баха (1722). Послушать ее (и посмотреть визуализацию) можно по этой ссылке. Уже в первые несколько секунд мы получаем слишком много музыкальной информации, чтобы иметь возможность разобраться, какие именно страсти эта мелодия символизирует - по крайней мере, в рамках теории Маттесона. Мелодия то поднимается, то падает, то расширяется, то суживается. Невозможно сказать, к какой именно категории "по Маттесону" она принадлежит. И, в любом случае, формальные черты, которые он выделяет в своей теории, - темп, форма мелодии и т.д., - на практике являются частями одной музыкальной картины. Как нам учитывать их взаимодействие?

Некоторые мыслители XVIII века считали саму трудность определения точной природы и содержания музыкального произведения достоинством. С этой точки зрения удовольствие мы получаем благодаря неопределенности и открытости музыкального материала. "Картина показывает нам предмет, - писал французский философ Дени Дидро в 1751 году, - поэзия описывает его, но музыка лишь возбуждает идею о нем... Почему же тогда из трех искусств, которые подражают природе, именно то из них, чье выражение наиболее произвольно и менее точно, сильнее всего воздействует на душу? Может быть, показывая столь малую часть предмета, она оставляет больше места для воображения?" Музыка, в конце концов, особенно ничего нам не "показывает", особенно если не сопровождается никаким текстом. У нее нет таких же изобразительных ресурсов, как у других искусств (не считая редких дешевых трюков вроде раскатов грома). Может быть, сила музыки - именно в ее неоднозначности?

Если принимать Дидро всерьез, то получается, что музыка была первым видом искусства, которую стали считать абстрактной эстетической средой. И Дидро был в этом не одинок. В конце XVIII века появился новый тип объяснений эффективности воздействия музыки, который подрывал старинную аристотелевскую модель подражания. Томас Твайнинг (1735-1804), английский классицист, напрямую обратился к этой проблеме в своих комментариях к "Поэтике" Аристотеля (1789):

Музыка... не подражает, а, если позволите мне подобное выражение, всего лишь намекает. Но, каким термином ни пользуйся, я скажу вот что: в инструментальной музыке, выразительно исполненной, сама нерешительность выражения, позволяющая слушателю свободно проявлять эмоции в рамках воображения и дающая ему свободный выбор таких идей, которые наиболее подходят для него, чтобы усилить чувства, пробудившие к жизни эти идеи, порождает удовольствие, которое, как я считаю, любой, кто способен его испытать, назовет одним из самых изысканных из всех, что способна доставлять музыка.

Соответственно, по Твайнингу, именно отсутствие в музыке конкретики доставляет удовольствие. Если думать о мелодии Баха в этом ключе, то получится, что разнообразные идеи, которые она вызывает, доставляют удовольствие сами по себе - возможностью свободного выбора между ними. Придавать смысл абстрактной энергии музыкального исполнения само по себе приятно. Этот тезис подчеркивает изменчивость музыкального звука и субъективную природу его интерпретации - взгляд, совершенно противоположный точке зрения теоретиков подражания, которые утверждают, что музыка доставляет удовольствие именно потому, что заставляет представить некие конкретные образы. Соответственно, музыка - это что-то вроде открытой игровой площадки, доступной всем. Слушатели гуляют по этой площадке, находят новые черты, ищут смыслы и получают удовольствие.

Но давайте останемся ненадолго вместе с баховской мелодией. Если мы продолжим слушать, то обнаружим, что это лишь короткий начальный фрагмент длинной композиции, написанной в форме фуги. Фуга начинается с единственной мелодии - темы, - которая в течение композиции преображается и повторяется системным образом. Фуга подражает не природе, а своей собственной теме.

Фуги пишутся в полифонической форме - это означает, что каждая отдельная музыкальная линия является независимой единицей, вполне достойной наименования "мелодии". Все эти мелодические линии координируются между собой с помощью контрапункта, который позволяет им пересекаться и сплетаться. Результатом является сложная композиция, которая одновременно поддерживает несколько независимых регистров повествования. Это немного напоминает эффект, который достигается, когда фильм быстро переключается между несколькими сюжетными линиями, только вот в музыке таких "переключений" кадров нет - все линии идут одновременно. Даже профессиональному музыканту бывает трудно расслышать все тонкости постепенно раскрывающейся фуги. И их трудно не только расслышать, но и сочинить. Теоретики XVIII века называли их "проработанными" или тщательно распланированными.

Сложный контрапункт, вроде такого, который мы слышим в фуге Баха, беспокоил теоретиков музыки XVIII века. Одни спрашивали, может ли эта сложная музыка доставлять удовольствие, и если да, то как; другие же задавались вопросом, как вообще такая музыка может вызывать у слушателей эмоции. Берлинский теоретик и музыкант Христиан Готтфрид Краузе (1717-1770) беспокоился, что авторы подобной музыки "вообще забыли о чувствах". Но вместе с тем он описал другое переживание, связанное с этой сложной музыкой: "Мы замечали, что когда все голоса проработаны, как говорят композиторы, это выражает величие, восхищение, пафос и общее удовольствие, и сердце наполняется определенными высокими и сильными чувствами". Здесь Краузе не утверждает, что музыка имитирует и каким-то образом воспроизводит чувства: она скорее позволяет им проявляться в восхищении, которое вызывает. В этом пассаже он близко подходит к описанию Возвышенного, которое иногда служит характерной чертой критических реакций на сложный контрапункт. По его мнению, неспособность отследить раскрытие всех сложных, переплетающихся линий фуги Баха вызывает меланхолический восторг и последующее удовольствие, связанное с явлением, которое немецкий философ Иммануил Кант в 1764 году назвал "математическим Возвышенным". Краузе нашел в трудности восприятия этой сложной музыки потенциал для ощущения безграничности.

Твайнинг и Краузе подводят нас близко к точке зрения, что музыка доставляет удовольствие не воспроизведением предметов или имитацией эмоций, а своей "непрозрачностью". По этому мнению именно неспособность музыкальных тонов ссылаться или воспроизводить вызывает у нас приятную созерцательность. Эта идея, которая переворачивает ранние теории имитации с ног на голову, была наиболее полно выражена в книге Эдуарда Ханслика "Прекрасное в музыке" (1854), трактате, направленном против эмоциональных толкований искусства. Ханслик непосредственно выступил против ранних теоретиков вроде Маттесона, который описывал системы взаимосвязи музыкального материала с эмоциями. Ханслик считал подобные попытки сентиментальными и ошибочными: они призывали слушателей наслаждаться музыкой точно так же, как они наслаждались бы теплой ванной. Получение подобного удовольствия от музыки, по Ханслику, является ленью и расточительством. Слушать музыку так - значит, неверно понимать истинную природу искусства, которая, по его мнению, скрыта в деталях.
По Ханслику, музыка состоит лишь из звуков и движений, которые вместе создают игру форм. Эта формальная игра направлена на создание прекрасного в музыке, и, пусть созерцание этой красоты и вызывает различные эмоции, они отличаются от красоты как таковой. Наслаждение от слушания музыки вызывается интеллектуальным удовольствием, которое порождается попытками осознать композиционное строение произведение. Это сложная, почти атлетическая задача, а не пассивное отмокание в ванне. Неожиданным образом переходя от одного момента к другому, слушатель иногда награждается, а иногда - раздражается, в зависимости от того, подтверждаются или нет его ожидания. В этой системе особо ценится определенная разновидность музыкальной трудности, которая зависит от того, сколько нового и сколько знакомого мы слышим в произведении. Ханслик называл это "интеллектуальным притоком и оттоком", или своеобразным "размышлением воображения", которое свойственно только музыке. Воспитание подобной эстетической стратегии слушания музыки являлось, по его мнению, искусством само по себе.

Это радикальный взгляд на музыкальное наслаждение. Он отчуждает музыку не только от воспроизведения эмоций, но и от всего внешнего мира. Он предполагает существование идеальных типов слушателей и композиций, а определенный тип игры с формальными общепринятыми представлениями и ожиданиями считает сущностью работы музыканта. И, хотя эта точка зрения подвергалась уничтожающей критике со стороны множества теоретиков и музыкантов, определенные ее элементы до сих пор остаются в современных представлениях о музыкальном наслаждении.

Теоретики XX века постарались восстановить идею о воспроизведении эмоций в музыке, подорванную Хансликом. Среди них была Сюзанна Лангер, в "Философии в новом ключе" (1941) предложившая символическую интерпретацию смысла в искусстве. Лангер, как и многие ее предшественники, обнаружила в музыке удивительный недостаток. Для нее музыка была всего лишь чистой структурой. Соответственно, музыка стала идеальным примером для исследования символизма, потому что, по ее выражению, "перед нами нет никакого очевидного, буквального содержания". Придерживаясь этого формального взгляда на музыку, Лангер сослалась на теоретиков поколения Маттесона, чтобы заявить, в противоположность Ханслику, о глубокой взаимосвязи между музыкой и эмоциями. Однако интерпретация Лангер имеет важное отличие: музыка не может прозрачно символизировать человеческие чувства. По ее мнению, музыка - это "незавершенный символ", значимость которого лишь подразумевается, а не утверждается прямо. Это позволяет каждому слушателю лично определить для себя символическое эмоциональное содержание музыки, и это определение доставляет интеллектуальное удовольствие. Слушая музыку, мы создаем собственные эмоциональные повествования. Мы драматизируем опыт для себя, сопоставляя формальные музыкальные единицы с нашими собственными представления об их постоянно меняющемся содержании.
И мы опять-таки приходим к тому, что именно трудность, которую мы испытываем при толковании музыки - иными словами, при самостоятельном завершении ее символизма, - приносит нам пользу и удовольствие как слушателям. Из трудности мы черпаем наслаждение. Лангер, возможно, бесконечно далека от Ханслика в своем главном выводе, снова связывающем музыку с эмоциональной интерпретации. Но при этом в их позициях есть и сходство - вера в то, что музыка является абстрактной, формализированной игрой. Об этом же говорит и другой крупный теоретик музыки и эмоций XX века, Леонард Мейер. В книге "Эмоции и смысл в музыке" (1956) Мейер синтезировал тип музыкального формализма с принципами гештальт-психологии, чтобы, подобно Лангер, выдвинуть новую теорию музыкального экспрессионизма. Мейер тоже считал, что музыка состоит из абстрактных, не ссылающихся ни на что компонентов. Ее динамическое раскрытие во времени вызывает игру ожиданий для слушателя. Удовольствие, по теории Мейера, порождается ощущением слушателя, что музыка отклонилась от формальных ожиданий.

Влияние Лангер и Мейера чувствуется и сейчас. Игроподобное, сложное, субъективное взаимодействие с формальными материалами музыки и общепринятыми стратегиями, которые они описывают, по-прежнему лежит в основе многих теорий музыки и эмоций. И, хотя специфика значительно изменилась, основная идея во многом позаимствована у теоретиков XVIII века. В ней до сих пор звучит отдаленное эхо представлений Твайнинга и Краузе: мы получаем удовольствие от музыки именно потому, что она является динамическим полем элементов, которые сложно истолковать и на которое мы проецируем себя.

Согласно этой идее, фуга Баха работает, потому что сложна именно настолько, "насколько надо". Мы можем отследить начальную мелодию - тему, с которой она начинается. Может быть, даже сможем проследить и за вторым голосом. Но вскоре нас накрывает огромной волной музыкальной информации, в которой, однако, остается достаточно знакомых нот из первоначальной мелодии, чтобы мы не потерялись полностью. Идея здесь состоит в том, что фуга Баха достаточно трудна, чтобы нам пришлось серьезно потрудиться для отслеживания темы, но при этом недостаточно трудна, чтобы мы сдались и потеряли нить "повествования". Она держит нас активными и увлеченными, пока мы блуждаем по ее лабиринтоподобным конструкциям (еще одна метафора, которую связывали с музыкой в начале Нового времени); мы с интересом ищем выход, но лабиринт не так труден, чтобы признать поражение. Все это говорит о том, что мы получаем определенное удовольствие, приближаясь к самой асимптоте сложности.

Если следовать этой логике, то самая сложная музыка должна быть одновременно и наиболее приятной. С этой точки зрения слушание сложной музыки напоминает употребление острой пищи, или прогулку по подвесному мосту, или поездку на американских горках. Все это вызывает дискомфорт, выталкивает нас из привычной ниши и вызывает сильнейшие чувственные ощущения. В крайних своих проявлениях они, как и музыка, могут вызвать дезориентацию, шок, чувство погружения в неисчислимое или даже ощущение Возвышенного. В этом случае удовольствие - это не только следствие грамотно сконструированной мелодии: это сложное взаимодействие бесчисленных музыкальных компонентов, которые ставят перед слушателем сложные задачи, решение которых вызывает отрешенное удовлетворение и следующее за этим наслаждение.
Тем не менее, пусть эта идея и немало вдохновляет, в ней есть определенные недостатки. Эта модель, по-прежнему популярная в современной музыкальной теории (особенно при преподавании ее школьникам), подталкивает нас слишком близко к абстракции. Она ценит очень конкретный, направленный способ слушания музыки и предполагает, что удовольствие от музыки должно быть оторвано от социальной реальности, в которой она создается. Кроме того, эта теория игнорирует людей, создающих музыку, а также реальность, в которых исполняется музыкальное произведение.

Если учитывать все эти факторы, то, возможно, мы снова придем к музыке как репрезентации. Мы будем обращать большее внимание на другие факторы, придающие музыке смысл, в частности, тексты (при их наличии) и социальную среду, в которой музыка создавалась. И мы снова сталкиваемся со знакомой проблемой - как связать формальный материал музыки с внешним миром. Это возвращает нас к проблемам, похожим на проблемы подражательной модели, вдохновленной Аристотелем, принятой в начале Нового времени и проверенной в XVIII веке. Эти проблемы, конечно, были с нами все время. Но разные моменты в истории теории музыки привлекают больше или меньше внимания к этим проблемам.

Может быть, наслаждение и музыка связаны неким образом, еще более далеким и от очевидного звукового стимулирования, и от формальных требований, которые музыка предъявляет слушателю? Может быть, мы зашли недостаточно далеко, когда предположили, что музыкальное наслаждение порождается распознаванием в ней выражения страсти, или подражания природе, или интенсивной игры, которая поджидает нас в любом произведении. Может быть, мы задаем слишком много вопросов о том, что в музыке доставляет удовольствие, и слишком мало - о том, не является ли удовольствие явлением с музыкальными свойствами.

Если смотреть в этом свете, то и музыка, и удовольствие - это режимы межсубъективного понимания с многочисленными регистрами проявления: мы играем музыку, исполняя ее, и исполняем свое восприятие с помощью меняющихся способов придания смысла, которыми пользуемся во время оценки. Этот второй режим исполнения включает в себя долгую и меняющуюся историю теорий, которые пытаются объяснить, почему музыка приятна. Исторические теории оказываются не внешними и неважными, а неотъемлемой частью музыкальной практики. Наша склонность к постоянному переписыванию и пересмотру этих теорий говорит о вечной трудности: и музыка, и наслаждение - это явления с конкретными, поддающимися определению контурами, но точную природу которых невозможно описать полностью. Возможно, из-за этой формальной связи истории музыки и удовольствия так тесно переплетаются вот уже сколько столетий.

@темы: Переводы

---

Статья Шатнера об отношениях талантов и поклонников

Подписывать или не подписывать: синдром Веруки Солт

Я не тихоня. Никогда им не был. Мне нравится считать себя довольно знающим человеком - из тех, кто знает немного об очень многом. В терминологии нынешнего миллениального общества это, по-моему, называется "пробужденный".
Иногда это вызывает проблемы. Для меня, в частности, - в социальных сетях. Я там, похоже, только и занимаюсь, что разгребаю проблемы.
Я пытаюсь адаптироваться к новому, но в некоторых отношениях остаюсь закоренелым консерватором. Я обожаю рассуждения, люблю дискуссии, общение стимулирует и придает сил. Социальные сети - это замечательный способ общения, но в течение примерно последнего года оно превратилось в место выражения недовольства.
Сегодняшние социальные сети - это такое место, в котором что ни скажи, какая-нибудь группа обязательно накинется на тебя и попытается запугать, выкручивая твои слова так, чтобы они значили что-то выгодное им, а потом выставит себя жертвой - вместо того, чтобы вести разумные дебаты или дискуссии. Мнение о литературной награде и о том, как плохо библиотечная ассоциация обставила ее переименование, превратилось в "Шатнер ненавидит коренных американцев", когда я поставил под сомнение причины переименования.
Один из моих недостатков - я не отступаюсь.
Не забывайте: я прошел тест "Кобаяши-Мару"... что бы это ни было. Я прошел его в роли капитана Кирка, но Кирк - это часть меня. Он - еще не весь я, но он живет во мне и иногда выходит на первую роль.
Если вы попытаетесь запугать меня, я в ответ ярким прожектором подсвечу ваши действия. Вы хотите отчитать меня и мое мнение, потому что я не согласен с вами, и все, что вам надо, - наговорить мне гадостей? Тогда будьте готовы, что я всем расскажу, чем вы занимаетесь.
Чаще всего хулиганы, пытающиеся меня запугать, быстро обращаются в бегство, но некоторые из них все-таки пытаются перейти в контратаку, пользуясь заезженными старыми трюками бригады нежных фиалок. Если я говорю женщине, что она ведет себя неподобающим образом, то они разыгрывают карту мизогинии. В мире нежных фиалок в социальных сетях, похоже, считают, что если у тебя есть возможность выложить карту на стол, это обязательно даст тебе преимущество.
Меня эти карты нисколько не волнуют. Я не расист. Я однажды сыграл персонажа-расиста в старом фильме; мне было очень сложно сыграть эту роль, но я справился. Она противоречит моим главным ценностям. Что же касается женщин - я обожаю женщин такими, какие они есть, и в моем теле нет ни единой женоненавистнической косточки. В моей новой книге Live Long And... я даже излагаю свои взгляды на женщин и рассказываю, как одно происшествие в моей юности изменило мои взгляды на женщин и помогло понять, что им приходится терпеть от мужчин.
Я не буду здесь публиковать спойлеры, но историю вы найдете на странице 84 (да, это такой тонкий намек, чтобы вы купили мою книгу. Да, я знаю, что я грубиян, но я очень милый! ) Однако если большинство старых белых мужчин обвинить в мизогинии по отношению к женщине, которая нападает на них, они обычно замолкают. Но я - не "большинство". Я совершенно уверен в своем моральном компасе, я точно знаю, кто я такой, так что выпады ad hominem на меня не подействуют.
Вот краткая история последних нескольких недель, которая подводит нас к основной теме: моя личная жизнь против прав фанатов. Представьте себе: старый добрый Билли Шатнер "посмел" иметь мнение по такой простой и приземленной вроде бы теме, как "что мне делать, когда я провожу время с семьей". Представьте себе: группа людей устроила форменную истерику, потому что я отказываюсь удовлетворять их отчаянную потребность в автографе или селфи со мной, когда я отдыхаю - например, обедаю в ресторане, гуляю с внуками или разговариваю по телефону со своей прекрасной женой...
Какая наглость: я хочу иметь личное время. Плохой Билли Шатнер! Неисправимый!
Большинство из этих людей никогда даже не встретятся со мной. Они утверждают (как бы смехотворно это ни звучало), что имеют право распоряжаться моей жизнью, потому что я "должен" (?) им это селфи или автограф. Большинство из них даже фанатами, похоже, не являются: это просто представители бригады испорченных детишек, которые готовы спорить до тошноты, лишь бы получить возможность сказать, что "выиграли" спор.
А теперь давайте начистоту. У них нет НИКАКИХ прав.
Вот. Я это сказал. И много раз говорил. Я говорил это максимально мягко, максимально прямолинейно, иногда даже приходилось быть довольно строгим, только вот ничего не меняется.
Бывало так, что люди тайком вставали позади меня во время делового обеда, а потом с другой стороны появлялся их друг с телефоном, чтобы сфотографировать меня во время серьезной деловой беседы. Были люди, которые шли за мной в туалет, а потом просили сфотографироваться, когда я оттуда выходил. Ко мне подходили, даже когда я гулял с внуками в парке.
Подобное поведение недопустимо.
ПОВТОРЮ ЕЩЕ РАЗ: ПОДОБНОЕ ПОВЕДЕНИЕ НЕДОПУСТИМО.
Когда я так говорю, люди убегают, иногда нецензурно крича в мою сторону.
Они матерятся! Они не получили, что хотели, побеспокоили меня в мое личное время и считают это причиной наорать на меня?!
Добро пожаловать в мир Веруки Солт: мир "Я хочу это НЕМЕДЛЕННО!"
Вопрос о моем праве на личную жизнь подняли в "Твиттере" на прошлой неделе. Кто-то был недоволен тем, что я ему отказал где-то... и когда-то (никто так и не назвал точного места и времени), но вердикт был однозначным: Шатнер - сволочь.
Представьте: я сволочь!
Да, мои бывшие коллеги много рассказывали о том, как я перетягивал на себя экранное время и делал все, чтобы камера всегда показывала на меня. Очень просто поверить, что я сволочь: обо мне рассказали кучу историй, которые я не стал опровергать, потому что слишком занят работой. Многие из этих историй прозвучали на конвенциях, где некоторые актеры обнаружили, что если рассказывать байки со съемок в несколько преувеличенном виде, публика реагирует лучше. Когда они говорили, что я сволочь, это привлекало к ним больше внимания. Даже молодой актер из второго сериала по "Звездному пути" рассказал историю о том, как пробрался на съемочную площадку фильма "Звездный путь V", где якобы встретил меня, и я довел его до слез. Другие люди, присутствовавшие на съемках, говорили, что такого не было, но кто знает - вдруг на самом деле было? В своей книге он назвал меня "Уильям факинг Шатнер". Вот вам, пожалуйста: новое прозвище, которым можно хвастаться.
Я всем им отвечал: я ничего подобного не помню, но если вам это помогает относиться к себе лучше - хорошо, значит, это было. Да, тогда я был сволочью и хочу за это перед вами извиниться. Я одно могу вам сказать: сейчас я не сволочь, да и тогда, скорее всего, сволочью не был, но для многих людей восприятие равняется реальности, да и вообще, зачем десятилетиями хранить обиду, если можно просто извиниться и жить дальше? Кому-то этого не хочется - они хотят быть оскорбленными. Ладно, будьте оскорбленными. Что я еще могу сказать?
Около недели назад какая-то женщина заявила, что я сказал ей "F* off" во время фотосессии на конвенции. Я довольно давно не бывал на этой конвенции, так что ее слова меня озадачили. Опять-таки, я ничего подобного не помню, но я точно знаю, что если бы в самом деле сказал что-то такое, то меня бы фандом распял прямо тогда, а такого точно не было.
Она продолжала изображать жертву в течение еще нескольких твитов. А потом даже выложила фотографию с той самой фотосессии. Посмотрев на нее и немного поискав в Интернете, я обнаружил, что эта фотография была сделана в 2010 году!
Она прождала 8 лет, чтобы сказать мне об этом?
А потом какой-то предприимчивый товарищ покопался в ее твитах и нашел совсем другую историю: три года назад, в 2015-м, она рассказала, что на фотосессии прекрасно со мной пообщалась.
Итак, какая же часть пережитого ею в 2010 году изменила ее мнение трехлетней давности?
Появилась Верука Солт.
Да, эта ужасная избалованная девчонка из "Чарли и шоколадной фабрики", которая узнала, что если устроить истерику, кто-нибудь обязательно даст ей то, что она хочет, обосновалась в социальных сетях.
Может быть, все из-за того, что я впервые за несколько лет возвращаюсь на эту конвенцию? Может быть, она считала, что сможет меня достаточно пристыдить, чтобы добиться от меня, к примеру, объятий? Кто знает? Так или иначе, я пресек это в зародыше: показав ей тот самый старый твит, найденный кем-то другим, я забанил ее.
Кстати, она может теперь добавить это в свою биографию в "Твиттере": забанена Шатнером. Надеюсь, это хоть немного облегчит ей ту боль, которая заставила ее выдумать историю обо мне.
А вообще я не люблю обниматься. Я могу на конвенции пожать руку или стукнуться кулаками, но на этом все. Те, кто посещают конвенции, знают, что при любом большом скоплении людей собирается токсичный суп из бактерий и вирусов. Этот токсичный суп проявляет себя как суперболячка, которую обычно называют "конвенционный понос". Последнее, что я хочу, - обнять кого-нибудь, а потом пролежать несколько недель с конвенционным поносом. (Поищите в Интернете con crud - это вполне реальная штука.)
Возвращаемся к синдрому Веруки Солт.
Представьте: целая толпа "жертв", которые устраивают истерику, чтобы получить то, что хотят (как мужчины, так и женщины), пришла в социальные сети, чтобы наезжать на людей, запугивать их и затыкать им рты. Это настоящее олицетворение Веруки Солт. Социальным сетям приходится мириться с подобным поведением, замаскированным под "свободу слова". Они не хотят вмешиваться.
Это не свобода слова. Это "Я хочу это немедленно, а ты заткнись!"
В одном из фандомов, в котором я состою, кто-то провел расследование и добыл личные данные одного из шоураннеров, и "Веруки", разозленные смертью одного из персонажей, воспользовались этими данными. Они звонили ему на домашний телефон. Они оставляли угрожающие сообщения ему и его семье, демонстрируя свое возмущение и "власть" (с маленькой "в") в фандоме. Это недопустимое поведение в реальной жизни: почему оно стало допустимым в социальных сетях?
В другом моем фандоме местные "Веруки" настаивают, что два актера, играющих главные роли, встречаются друг с другом, хотя на самом деле это не так. В своих фантазиях они считают, что эти актеры тайно женаты и у них есть ребенок. Это все неправда, но если их видят публично с кем-то еще, то их спутников называют исключительно "помощниками" (если это мужчины) или "шлюхами" (если это женщин). Меня особенно удивляет тот факт, что 99% "Верук" этого фандома - женщины, и в нынешнем мире социального равенства ярлык "шлюхи" кажется неуместным. Более того, до меня дошли слухи, что они воюют с модераторами "Википедии", вандаля статью об одном из этих актеров и пытаясь убрать из нее информацию о настоящем семейном положении. Верука Солт всегда хочет получить свое, что бы для этого ни пришлось сделать.
Верука Солт - это олицетворение куда более серьезной проблемы, с которой никто даже не пытается бороться. Они требуют, чтобы их называли "фанатами", но при этом пользуются своей "свободой слова", чтобы терроризировать всех подряд. Свобода слова - это хорошо, но когда она нарушает права других людей и вызывает у них страх или мешает им нормально жить, с этим, пожалуй, надо что-то делать.
Как же все это связано с моей личной жизнью? Со мной происходит то же самое: "Веруки" из онлайн-мира падают на свои кибернетические мечи, выставляя себя жертвами, потому что я не позволяю фанатам мешать мне наслаждаться моим личным временем, чтобы заполучить от меня автограф или селфи, которыми можно потом похвастаться друзьям.
По моему опыту, как только ты соглашаешься дать всего один автограф или сделать одно селфи, вокруг тебя тут же выстраивается очередь. Это не просто "потратил 45 секунд, и фанат ушел": очередь становится все длиннее и длиннее, и процесс затягивается на час, а то и дольше.
Если я гуляю с внуками, я вовсе не хочу, чтобы они имели дело с шумной толпой фанатов. Так что я использую слово, которое Верука больше всего не любит: "НЕТ". Нет - после первой же просьбы. Неважно, чего они хотят - автограф, селфи, пожать руку, поболтать: если я сейчас занят своими делами, для фанатов я недоступен.
Вроде бы это кажется элементарным: у всех есть свое право на личную жизнь. Правильно? Так вот, самое странное здесь в том, что многие этого не понимают. "Веруки" утверждают, что их "право" на автограф выше, чем мое право на личное время.
Фанаты даже говорят, что "платят мне зарплату", и, соответственно, я перед ними "в долгу".
Нет. К сожалению, это неверно, и я ничего вам не должен. Индустрия развлечений делает ставку на популярность шоу и прибыль от рекламы, которую в нем показывают, но зарплату мне платят не из этих средств. Телеканал платит мне зарплату и надеется, что их инвестиции в шоу окупятся благодаря доходам от рекламы и спонсоров. К тому времени, когда фильм или сериал, в котором я играю, выходит на экран, зарплату мне уже давно выплатили.
Кстати, чтобы окончательно прояснить этот вопрос: я не получаю ни цента с того, что вы сейчас смотрите оригинальный сериал "Звездного пути". Сериал сняли еще до того, как были разработаны правила синдикации, так что никто из нас не получает денег за то, что его сейчас показывают по телевидению всего мира. Так что, пожалуйста, даже не пытайтесь говорить мне, что вы "платите мне зарплату", смотря "Звездный путь".
Звучит жестко, но я просто пытаюсь быть открытым, честным и прямолинейным. Всему есть свое время и место.
Я каждый год подписываю и рассылаю тысячи вещей, о которых вообще ничего не говорю. Я устраиваю турне в поддержку своих книг и дисков, в которых определенное время уделяется автограф-сессиям, но времени никогда не хватает на всех. Чтобы гарантированно получить автограф, надо прийти пораньше и купить книгу или диск. В сентябре у меня выходит новая книга Live Long And..., о которой я уже упоминал выше. А еще у меня выходят два диска: Why Not Me от Heartland Records (несколько критиков сказали, что альбом вышел очень солидным, но, конечно, судить вам) в августе, а осенью - рождественский альбом Shatner Claus, для которого я записал шуточные версии рождественской классики; они наверняка понравятся многим и вызовут ненависть "Верук".
Возможно, для этих релизов тоже устроят автограф-сессии. Вам, скорее всего, придется постоять в очереди, но, чтобы получить автограф, вам придется просто купить диск или книгу. Я уверен, что некоторые "Веруки" разозлятся даже из-за того, что ради автографа придется что-то купить и отстоять очередь, но такова жизнь.
Я часто выступаю на конвенциях, так что там вы можете меня увидеть и услышать. Можете спокойно меня фотографировать, когда я на сцене, - только не используйте вспышку, чтобы не побеспокоить других посетителей. Вы потратитесь только на входной билет... ну и, конечно, вам еще придется слушать мои разглагольствования
Если вы хотите фотографию, где вы стоите рядом со мной (а я, скорее всего, сижу рядом с вами), то придется заплатить побольше. То же самое и с автографами, но те, кто являются настоящими фанатами и постоянно ходят на конвенции, отлично об этом знают. Истерику устраивают только "Веруки".
Если у вас нет денег на посещение конвенции - у большинства из них есть волонтерские программы, на которые вы можете записаться, и некоторые из них даже гарантируют, что вы получите автограф или совместное фото.
Представьте себе: вы получите БЕСПЛАТНЫЙ автограф в обмен на волонтерскую работу!
Что же мешает всем этим "Верукам"?
Ну, практически все, потому что они не хотят работать, а просто хотят это НЕМЕДЛЕННО! Ох, дражайшая Верука снова подняла свою милую привилегированную головку...
Онлайн-пресса на самом деле тоже не помогает. Fox News и даже Hollywood Reporter на прошлой неделе выпустили статьи, в которых говорится, что я якобы произнес "тираду" по поводу автографов. На самом деле я обсуждал вопрос своей личной жизни и объяснял, что именно поэтому не даю фанатам автографов, не фотографируюсь и т.д., но это звучит скучно, так что давайте просто скажем, что "Шатнер больше не дает автографов бесплатно" (такой был заголовок на одном сайте).
Я зашел так далеко, что даже попросил Hollywood Reporter в "Твиттере" спросить своего храброго "Питера Паркера", написавшего статью, что такое в его понимании "тирада".
Это все потому, что я говорю разным людям одно и то же - "Это моя личная жизнь, и я не позволю никому в нее лезть", или, может быть, "мистер Паркер" просто сплагиатил историю с Fox News? Просто так уж вышло, что Fox News стащили слово "тирада" ("ranting") из статьи Yahoo Music UK на эту тему и скопировали ее практически слово в слово, а ЭТОТ репортер тоже его использовал.
Вот такие вот у нас новые медиа! Я еще застал время, когда в газетах печатали только новости, действительно достойные печати, а не статьи, которые заставляют людей щелкать на рекламные объявления. О, как изменились времена!
Кстати, на момент написания статьи Hollywood Reporter так и не ответили. Какой сюрприз!
В общем, вот так. Я высказал свое мнение. Я не знаю ни одного человека, которому хотелось бы, чтобы к нему приставали незнакомые люди, когда он гуляет с семьей или сидит в ресторане.
Я ценю свою личную жизнь и считаю, что мое право на личную жизнь выше, чем любое право "Верук" что-то от меня требовать.
С наилучшими пожеланиями, Билл

@темы: переводы

---

Подсмотрел забавный флэшмоб

"Заставьте меня выбрать между двумя совершенно не связанными друг с другом вещами".
Ну, заставьте, что ли

От Клятый_Вомпэр: пить кофе или газонокосилка?
Пить кофе

От Bad: Парменид или "Зарница"?
Парменид

От Tetroka: Наушники или лето?
Лето

запись создана: 12.07.2018 в 11:52

@темы: Testen und Moben

---

Спектр и баклажан

@темы: Public intimacy

---

Шекспир. Ну, как (с) Шекспир

Люблю свою работу.
Понадобилась цитата из шекспировского "Генриха IV". К стыду своему, не читал, но диалоги Фальстафа и Генриха прекрасны.
Так вот. Что-то подумалось, что в эти диалоги вполне бы вписалось хрестоматийное "А ну иди сюда, говно собачье".
А потом я понял, что эта фраза сама по себе идеальный шекспировский пятистопный ямб.
Короче, даже почти переставлять ничего не пришлось.

Б а с т ь я н и:

Куда бежишь?
(вор убегает)

18+

Ублюдок, мать твою,
А ну иди сюда, говно собачье,
Решил ко мне лезть, вшивый и вонючий
Засранец, мать твою? Иди сюда,
Попробуй меня трахнуть, сам тебя я
Трахну, онанист, ублюдок чертов,
Будь проклят, идиот; с тобою вместе
Публично трахать всю твою семью.
Говно собачье, жлоб вонючий, сука,
Мерзавец, негодяй, иди сюда,
Ты, падла, гад, говно и просто ЖОПА!

---

Надо запатентовать

Синдром "самозванца в этом мире".
Выражается иррациональной верой примерно в следующие постулаты:

- Почти все тебя только терпят и до последнего стараются избегать.
- Если все-таки приходится иметь с тобой дело, они ищут любого повода слиться, а еще лучше - какого-нибудь такого повода, чтобы не иметь с тобой дела вообще.
- Если ты не даешь им такого повода, то они на тебя потом очень злятся.

@темы: Random thoughts

---

Однако статистика

В 2017 году доходы от продажи книг превысили доходы от концертов, а также фильмов и альбомов на дисках, вместе взятых. И уступили только билетам на спорт и видеоиграм.

---

"9,9 процента - новая американская аристократия"

Статья из свежего номера журнала The Atlantic

www.theatlantic.com/magazine/archive/2018/06/th...

1. Аристократия мертва...

Каждый год в детстве я примерно на неделю становился членом одной из увядающих американских аристократических семей. Иногда на Рождество, но чаще на четвертое июля моя семья уезжала в один из загородных клубов моих бабушки и дедушки - в Чикаго, Палм-Биче или Эшвилле, штат Северная Каролина. Буфеты там были потрясающими, а дедушка был радушным хозяином, всегда готовый рассказать историю и никогда не упускающий возможности мягко напомнить о правильном клубном этикете. Когда мне было лет одиннадцать или двенадцать, я в клубах сигарного дыма услышал историю о том, что нашими неделями изобилия мы обязаны моему прадедушке, полковнику Роберту У. Стюарту, бывшему "Мужественному всаднику", служившему под командованием Тедди Рузвельта. Прадедушка заработал состояние как президент Standard Oil of Indiana в 1920-х годах. А еще мне дали понять, что по причинам, уходящим корнями в какой-то древний и непонятный спор, Рокфеллеры - смертельные враги нашего клана. Лишь много позже я узнал, что рассказы о полковнике и его схватках с титанами были весьма далеки от истины.
В конце каждой недели мы возвращались домой. Реальностью для меня был мир среднего класса вокруг военных баз США 1960-х и 1970-х годов. Там жизнь была тоже хорошей, но пиццу мы ели из коробок, а на завтрак у нас были Lucky Charms. Пик нашей славы пришелся на день, когда родители приехали домой на новом микроавтобусе Volkswagen. Когда я повзрослел, праздничная помпезность патриотических ужинов и ритуалы игры в бридж стали казаться мне чем-то немного смешным и даже оскорбительным, словно бесконечная вечеринка в честь дня рождения людей, чьим главным достижением в жизни было то, что они до этой вечеринки дошли. Я принадлежал к новому поколению, которое верило в продвижение по жизни благодаря собственным достоинствам, а достоинства мы измеряли довольно-таки прямолинейным образом: оценки за контрольные, годовые оценки, строчки в резюме, превосходство в настольных играх и уличном баскетболе и, конечно же, самостоятельно заработанные деньги. Для меня это означало работу по дому для соседей, подработку в местном фастфуд-ресторане и сбор стипендий, на которые я смогу доучиться в колледже и аспирантуре. Я получил немало преимуществ благодаря своему происхождению, но деньги в их число не входили.
Я член новой аристократии, хотя мы до сих пор называем друг друга меритократами-победителями. Если вы - типичный читатель The Atlantic, то, возможно, и вы входите в эту аристократию. (А если нет, то я надеюсь, что история этого нового класса покажется вам еще более интересной - пусть и более тревожной.) Да, моя новая группа, которую по причинам, описанным ниже, я называю “9,9 процента”, во многом достойна восхищения. Мы отказались от старых дресскодов, больше доверяем фактам и стали немного разнообразнее в плане цвета кожи и этнического происхождения. Люди вроде меня, которые еще помнят о жизни в старой правящей касте, - скорее исключение, а не правило.
Какую социологическую или финансовую мерку ни возьми, нами быть хорошо. А нашими детьми - еще лучше. По здоровью, семейной жизни, дружеским связям и уровню образования, не говоря уж о деньгах, мы просто на голову выше нижестоящих конкурентов. Но у нас тоже есть слепое пятно, и находится оно прямо посреди зеркала: мы в последнюю очередь понимаем, как же быстро преобразились и во что превратились.
Меритократический класс освоил старый трюк с консолидацией богатства и передачи привилегий по наследству за счет чужих детей. Мы - не невинные наблюдатели концентрации богатства. Мы - главные пособники процесса, который медленно удушает экономику, дестабилизирует американскую политику и разъедает демократию. Наши заблуждения о достоинствах не дают нам понять природу проблемы, которую создало появление нашего класса. Мы склонны считать, что жертвы наших успехов - это просто люди, которых не пускают в эксклюзивные клубы. Но история довольно ясно показывает, что в той игре, в которую играем мы, в конце концов проигрывают все.

2. Незаметное очарование 9,9 процентов

Давайте для начала поговорим о деньгах, хотя деньги - лишь часть ответа на вопрос, что же особенного в новых аристократах. Всем знакома история о росте неравенства в Соединенных Штатах, и ее шаблонные персонажи известны всем. Злодеи - это плутократы, поднявшиеся на ископаемом топливе, толстые банкиры с Уолл-стрит, зеленые юнцы-технари и остальные представители так называемого “богатейшего 1 процента”. А хорошие парни - 99 процентов населения, также известные как “народ” или “средний класс”. Нарратив здесь очень простой: когда-то мы были равными, но теперь нас разделили. В этом рассказе есть определенное зерно истины. Только вот и персонажи, и сюжет тут перепутаны.
На самом деле самыми главными победителями в процессе концентрации богатства в последние полвека стали богатейшие 0.1 процента населения. По данным Эммануэля Саеца и Габриэля Цукмана, экономистов из Калифорнийского университета в Беркли, в 2012 году около 160 000 семей, составляющих эту группу, обладали 22 процентами всех богатств Америки - для сравнения, в 1963 году эта цифра составляла 10 процентов. Если вам нужны деньги, чтобы купить выборы, вы сможете найти их только у 0,1 процента.

Рис. 1. Рассказ о трех классах



Большая часть богатства Соединенных Штатов сосредоточена в руках 9,9 процентов
Каждый кусок пирога, который забрали себе 0,1 процента, был отобран у тех, кто находится ниже них. Но не все из 99,9 процентов отдали им свои куски - это сделали лишь нижние 90 процентов. На пике богатства, в середине 1980-х, 90 процентов наименее богатых людей в сумме обладали 35 процентами богатства страны. Через три десятилетия этот показатель упал на 12 процентов - ровно настолько, насколько увеличилось богатство 0,1 процента.
А между 0,1 процента и 90 процентами расположилась группа, которая живет вполне хорошо. Она десятилетие за десятилетием держится за свою долю растущего пирога. И коллективно эта группа значительно богаче, чем две остальные группы вместе взятые. В “рассказе о трех классах” (рис. 1) она изображена золотой линией, которая спокойно держится наверху, пока остальные две борются между собой. Здесь находится новая аристократия. Мы - 9,9 процента.
Так что же мы за люди, 9,9 процента? В основном мы совсем непохожи на ярких политических манипуляторов из 0,1 процента. Мы хорошо воспитанные, одетые в фланелевые костюмы юристы, врачи, дантисты, инвестиционные банкиры среднего звена, MBA с непонятными названиями должностей и прочие профессионалы - в общем, мы из тех людей, которых вы с радостью пригласили бы на ужин. Более того, мы настолько самоуничижительны, что отрицаем собственное существование. Мы по-прежнему настаиваем, что мы - “средний класс”.
В 2016 году, чтобы попасть в 9,9 процента, нужно было иметь состояние 1,2 миллиона долларов; чтобы добраться до медианы - 2,4 миллиона долларов; наконец, чтобы попасть в верхние 0,9 процента - 10 миллионов долларов. (А если вы еще туда не попали, расслабьтесь: наш клуб открыт для любого, кто встал на правильный путь и правильно относится к жизни.) Лозунг “Мы - 99 процентов” звучит очень праведно, только вот это лозунг, а не анализ. Семьи из нашей области спектра не знают, как обращаться с вилами.
А еще мы в основном, хотя и не полностью, белые. Согласно анализу Pew Research Center, афроамериканцы составляют 1,9 процента из самой богатой десятой части населения, латиноамериканцы - 2,4 процента, а все остальные меньшинства, включая азиатов и потомков смешанных браков - 8,8 процента. При этом они суммарно составляют 35 процентов населения.
Одна из главных проблем 9,9 процента - то, что мы постоянно вытягиваем шеи наверх. Мы смотрим на 0,1 процента со смесью восторга, зависти и покорности. А из-за этого мы упускаем другую большую историю нашего времени. Мы оставили 90 процентов валяться в пыли - и потихоньку ставим позади себя заграждения, чтобы они нас точно не догнали.
Давайте предположим, что вы родились в семье, находящейся ровно в середине графика распределения богатства в США. Как высоко вам нужно прыгнуть, чтобы попасть в 9,9 процента? С финансовой точки зрения измерить это очень легко, и тренд совершенно очевиден. В 1963 году вы должны были стать в шесть раз богаче. В 2016 вам придется прыгнуть в два раза выше - стать богаче в двенадцать раз, - чтобы зацепиться за нашу группу. Если же вы храбро мечтаете о том, как попадете в середину нашей группы, а не на нижний ее край, то вам придется стать богаче в двадцать пять раз. С этой точки зрения 2010-е годы очень похожи на 1920-е.
Если же вы начинаете с медианы для небелых людей, то вам придется попрактиковаться в прыжках с шестом. В Institute for Policy Studies рассчитали, что, если не учитывать деньги, вложенные в “товары длительного пользования” вроде мебели или автомобиля, медианное состояние чернокожей семьи в 2013 году составляло 1700 долларов, а латиноамериканской - 2000; сравните это с медианным состоянием белой семьи в 116 800 долларов. Исследование 2015 года, проведенное в Бостоне, показало, что медианное состояние белой семьи в городе составляет 247 500 долларов, а медианное состояние афроамериканской семьи - 8 долларов. Это не опечатка. Это два больших капучино. Достаточно всего лишь 300 000 стаканчиков с кофе, чтобы вы попали в 9,9 процента.

***

“Но это же все неважно”, часто слышите вы, потому что в Соединенных Штатах возможность для скачка имеют все: мобильность оправдывает неравенство. С принципиальной точки зрения это неправда. А в Соединенных Штатах это неправда еще и фактически. В противоположность популярному мифу, экономическая мобильность в “стране возможностей” невысока и продолжает уменьшаться.
Представьте, что вы стоите на социально-экономической лестнице, и к вашей ноге прикреплена резиновая лента, другим концом прикрепленная к ступеньке, где стоят ваши родители. Прочность ленты определяет, насколько сложно вам покинуть ступеньку, на которой вы родились. Если ваши родители стоят высоко на лестнице, то лента подтянет вас наверх, если вы упадете; если низко, то она начнет тянуть вас вниз, когда вы начнете подниматься. Экономисты изображают эту концепцию в виде показателя, который называют “межпоколенческая эластичность доходов” (МЭД); он рассчитывает, насколько отклонение доходов ребенка от среднего зависит от доходов родителей. МЭД, равная нулю, говорит о том, что между доходами родителей и ребенка вообще нет никакой связи. МЭД, равная единице, говорит о том, что ребенку суждено навсегда остаться на том уровне, где он родился.
По словам Майлза Корака, профессора экономики в Городском университете Нью-Йорка, полвека назад МЭД в Америке была менее 0,3. Сейчас же она составляет примерно 0,5. В Америке игра наполовину заканчивается после того, как вы выберете себе родителей. МЭД в Америке выше, чем почти во всех остальных развитых странах. По этой мерке экономической мобильности США ближе к Чили или Аргентине, чем к Японии или Германии.
Все становится еще печальнее, если посмотреть, где именно на лестнице находятся самые прочные резиновые ленты. В Канаде, например, МЭД вдвое меньше, чем в США. Тем не менее, на средних ступеньках иерархии обеих стран дети передвигаются вверх и вниз практически с одной и той же скоростью. Разница - лишь в том, что происходит по краям. В Соединенных Штатах именно дети нижней и, прежде всего, верхней децили - 9,9 процента - чаще всего остаются там же, где родились. Здесь, в стране возможностей, яблочко с высокой яблони действительно недалеко падает.
Весь этот анализ перцентилей богатства, конечно, дает только очень приблизительное понимание развивающейся американской классовой системы. Люди постоянно перемещаются по категориям богатства, при этом не всегда меняя своего общественного положения, к тому же их мнение по поводу того, к какому классу они принадлежат, может заметно отличаться от чужого мнения. Тем не менее, даже если тренды денежной статистики и не могут идеально описать более глубокого процесса, они, тем не менее, говорят нам кое-что о невероятном преображении, которое происходит в обществе.
Несколько лет назад Алан Крюгер, экономист и бывший председатель Совета экономических консультантов при Обаме, изучал международные данные о мобильности и заметил ундаментальный процесс, который лежит в основе современного положения дел. Уменьшение мобильности и рост неравенства - это не просто два обломка, одновременно выброшенные морем на берег, заметил он. Море выбрасывает их одновременно на любой берег. Во всех странах одна и та же картина: чем выше неравенство, тем выше МЭД (см. рис. 2). Кажется, словно у человеческого общества есть естественное стремление к разделению, а затем, когда классы достаточно далеко разойдутся, - к кристаллизации.

Рис. 2. Кривая Великого Гэтсби



Неравенство и отсутствие классовой мобильности идут рука об руку
Экономисты - люди весьма осторожные, так что, посмотрев на подобный график, они напомнят вам, что на нем изображена корреляция, а не причинно-следственная связь. Это очень удобная отговорка для тех из нас, кто находится наверху, потому что она поддерживает один из главных мифов американской меритократии: наш успех никак не связан с чужими неудачами. Это приятная идея. Но по всему миру, на протяжении всей истории, богатые люди подходили к процессу кристаллизации весьма прямолинейно. Они забирали деньги из производственной деятельности и строили стены. Впрочем, на протяжении истории одна социальная группа чаще всех прочих брала на себя ответственность за обслуживание и защиту этих стен. Когда-то членов этой социальной группы называли аристократами. Теперь же мы - 9,9 процента. Главная разница между двумя этими классами - в том, что мы придумали, как притворяться средним классом и благодаря этому оставаться на вершине.
Крюгеру так понравился график, изображенный на рисунке два, что он даже придумал ему имя: кривая Великого Гэтсби. Очень хороший выбор, который еще и цепляет меня лично. Время действия романа Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда о разрушении американской мечты - 1922 год; как раз примерно в то время мой прадедушка тайно выводил деньги из Standard Oil и вкладывал их в подставную компанию в Канаде. Издали книгу в 1925-м, когда особый совет обнаружил доказательства того, что акции этой компании попали в руки министру внутренних дел. Автор книги пил в парижских кафе, пока полковник Роберт У. Стюарт прятался от повесток, вызывавших его на дачу показаний перед Сенатом США о его роли в Типот-Доумском скандале. Мы лишь сейчас приближаемся к пику неравенства, которое достигло его поколение в 1928 году. Уверен, они тоже думали, что это будет продолжаться вечно.

3. Происхождение вида

Класса за деньги не купишь - так говорила мне бабушка. Но за деньги можно нанять частного детектива. Бабушка была дебютанткой-актрисой из Кентукки и подрабатывала моделью (как ни странно, это очень похоже на Дейзи Бьюкенен из “Великого Гэтсби”), так что она точно знала, что делать, когда ее старший сын объявил, что хочет жениться на девушке из Испании. Сыщик вскоре сообщил, что семья невесты зарабатывает на жизнь, продавая газеты на улицах Барселоны. Бабушка тут же прекратила всякое общение с сыном. На самом деле семья моей мамы владела большой фабрикой бумажных товаров. Когда родились дети, бабушка наконец сменила гнев на милость. Из благих намерений она помогла новой семье, которая тогда жила на военной базе на Гавайях, вписаться в “Общественный реестр” Нью-Йорка.
Социологи сказали бы своим сухим языком, что моя бабушка фанатично охраняла общественный капитал семьи - и не собиралась позволять каким-то уличным пройдохам из Испании его украсть. В каком-то смысле она была права, хотя и действовала на основании неверных данных. Деньги - это, конечно, мерило богатства, но далеко не единственное. Семья, друзья, общественные сети, личное здоровье, культура, образование, даже место жительства - все это тоже входит в понятие богатства. Эти нефинансовые формы богатства, оказывается, - не просто привилегии, положенные нам за то, что мы принадлежим к аристократии. Они определяют нас.
Мы - люди из хороших семей, с хорошим здоровьем, хорошим образованием, хорошими соседями и хорошей работой. Возможно, нам лучше даже называть себя “5Х”, чем “9,9 процента”. Мы настолько опережаем людей, у которых с этими пятью пунктами все не очень хорошо, что начинаем даже напоминать новый биологический вид. И, как и во времена бабушки, процесс видообразования начинается с любовной истории - или, если вам угодно, с полового отбора.
На вежливом языке термин, описывающий этот процесс, звучит как ассортативность. Эта фраза иногда используется в рассказах о новых чудесах эпохи Интернета, который позволил попкорну наконец-то встретиться с маслом, а фанату “Янкиз” - с другим фанатом “Янкиз”. На самом деле в основе сегодняшней “ассортативной лихорадки” лежит истина, с которой бы согласилась любая героиня романа Джейн Остин: рост неравенства уменьшает количество подходящих богатых партнеров, а также увеличивает награду за то, что вам удалось такого найти, и наказание за то, что этого сделать не удалось. Одно исследование показывает, что в последний раз такой тщательный подбор супругов по образованию, как сейчас, наблюдался в 1920-х годах.
Для большинства из нас этот процесс, к счастью, невидим. Вы знакомитесь с кем-нибудь под деревом в эксклюзивном кампусе или во время профориентации в большой профессиональной фирме, и вуаля - вы уже вдвое богаче. Но иногда, и бабушка это отлично понимала, необходимы дополнительные экстренные меры. И здесь современная технология оставляет далеко за спиной неуклюжих частных детективов. Выпускники “Лиги плюща”, которые хотят завести семью с равными себе, могут подать заявку на регистрацию в специальной службе знакомств под названием The League. Отбор, естественно, строгий: лишь 20 - 30 процентов заявок из Нью-Йорка удовлетворяются. Иногда это приложение называют “Tinder для элиты”.
Ошибкой было бы думать, что ассортативность - это симметричный процесс: городская мышь женится на городской, а сельская - на сельской. На самом деле имеющиеся у нас данные описываются примерно так: богатая мышь находит любовь, а бедная идет на хрен. Оказывается - кто бы мог подумать? - что людям, которые с трудом сводят концы с концами, труднее удержать партнера. По словам политолога из Гарварда Роберта Патнэма, 60 лет назад лишь 20% детей родителей со средним образованием или ниже жили в семье с родителем-одиночкой; сейчас же эта цифра ближе к 70%. Напротив, среди людей с высшим образованием количество одиноких родителей как не превышало 10%, так и не превышает. С 1970-х годов количество разводов среди пар с высшим образованием значительно снизилось, а среди пар со средним образованием - значительно возросло, несмотря даже на то, что сам брак стал менее распространенным явлением. В свою очередь, количество родителей-одиночек - это самый главный предсказывающий фактор отсутствия социальной мобильности во всех странах, по данным исследования, проведенного экономистом из Стэнфорда Раджем Четти.
Все эти данные, конечно, не говорят о том, что люди неправы в своем стремлении найти подходящего партнера и создать прекрасную семью. Люди должны - и, скорее всего, всегда будут - стремиться к семейному счастью. Но одно из заблуждений нашего меритократического класса состоит в предположении, что раз наши индивидуальные действия невинны, то их сумма принесет обществу пользу. Мы, может быть, и читали Шекспира, прежде чем поступить на юридический факультет, но мы почти ничего не знаем о трагических возможностях жизни. На самом деле мы безмолвно и коллективно сделали выбор в пользу неравенства, а неравенство делает вот что: превращает брак в предмет роскоши, а стабильную семейную жизнь - в привилегию, которую богатая элита передает по наследству детям. Как вы думаете, что из этого получится?

***

Это разделение семей по классу - лишь одна часть процесса, который создает две различные формы жизни в нашем обществе. Зайдите в местную школу йоги или качалку и увидите, что этот же самый процесс отражается и на наших телах. В Англии XIX века богатые на самом деле были другими. У них было не просто больше денег: они были выше - намного выше. По данным исследования с колоритным названием “Об английских пигмеях и гигантах”, 16-летние мальчики из высших классов в среднем возвышались на целых 8,6 дюйма над недоедавшими ровесниками из низших классов. Мы воспроизводим это же разделение, но по другому набору признаков.
Ожирение, диабет, болезни сердца, болезни почек и болезни печени в два-три раза чаще встречаются среди людей с семейным доходом менее 35 000 долларов в год, чем у тех, чей семейный доход составляет более 100 000 долларов. Смертность малообразованных белых средних лет в первые полтора десятилетия XXI века в США - единственной из всех развитых стран - увеличилась. Одной из основных движущих сил этой тенденции стало то, что экономисты из Принстона Энн Кейс и Ангус Дитон называют “смертью от отчаяния” - самоубийства, а также смерти, связанные с алкоголем и наркотиками.
Социологические данные совершенно недвусмысленно показывают нам это растущее разделение. Мы, люди 9,9 процента, живем в более безопасных районах, ходим в более хорошие школы, не так далеко ездим на работу, получаем более качественные медицинские услуги и, если дело до этого доходит, сидим в более хороших тюрьмах. А еще у нас больше друзей - таких друзей, которые могут познакомить нас с новыми клиентами или предложить стажировку для детей.
Такие особенные формы богатства имеют дополнительные преимущества: им тяжело подражать, а еще ими безопаснее хвастаться в школе, чем одним только богатством. Наш класс ходит в джинсах и футболках, наследстве нашего якобы скромного происхождения. Мы предпочитаем говорить о нашем статусе, рассказывая об органическом питании, потрясающих достижениях детей и экологической корректности наших районов. Мы научились отмывать деньги с помощью добродетели.
И, что важнее всего, мы научились передавать все эти преимущества детям. В современной Америке главный предсказывающий фактор того, вступит ли человек в брак, останется ли в браке, получит ли высшее образование, будет ли жить в хорошем районе, обзаведется ли общественными связями и будет ли здоров, - то, как с этим обстояли дела у его родителей.
Мы оставляем 90 процентов и их детей далеко позади, в облаке долгов и плохих выборов, которые они почему-то все накапливают и накапливают. Мы не обращаем внимания на тот простой факт, что родительство в Соединенных Штатах дороже, а материнство - опаснее, чем в любой другой развитой стране, что кампании против планирования семьи и репродуктивных прав наибольший вред наносят именно нижним 90 процентам, а политика “закона и порядка” сталкивает их еще дальше вниз. Мы предпочитаем считать их сравнительную бедность грехом: почему они просто не могут собраться?
Новые формы жизни, естественно, порождают новые, принципиально иные формы сознания. Если вы сомневаетесь в этом, то явно не читали объявления о “личных и домашних услугах” на Monster.com. Когда я пишу эти строки, в разделе с моим городом, Бруклайном, штат Массачусетс, висит объявление “занятой профессиональной пары”, которая ищет “няню на неполный день”. Няня (или нянь - в объявлении избегают любых аллюзий на пол) должна быть “яркой, любящей и энергичной”, “дружелюбной, умной и профессиональной” и “очень хорошо общаться, как письменно, так и устно”. Она (давайте предположим по теории вероятностей, что это будет “она”) должна “помогать с уходом и развитием” двум детям и “нести ответственность за все аспекты потребностей детей” - в том числе купание, одевание, кормление и доставку в школу и всякие кружки и секции. Поэтому “высшее образование в области воспитания детей раннего возраста” будет “плюсом”.
В общем, от няни требуются все атрибуты, которыми должен обладать великолепный, профессиональный родитель с высшим образованием. За тем исключением, что она, конечно, не будет профессиональным родителем с высшим образованием. Нет никаких шансов, что няня сможет поменяться местами с нашей занятой аристократической семьей. Она “должна знать правильный этикет в профессионально управляемой семье” и быть готова “адаптироваться к меняющимся обстоятельствам”. Еще от нее требуется “опыт работы няней не менее 5 лет”, что резко уменьшает вероятность того, что она получит юридическое образование, которое позволит ей преодолеть классовый барьер. При этом все навыки, образование, опыт и профессионализм нашей няни подарят ей лишь “работу на неполный день”.
Объявление написано безупречным деловым языком XXI века, но на самом деле эта семейная пара ищет гувернантку - самую противоречивую фигуру викторианской литературы, которая одновременно внешне неотличима от представителей высшего класса и в то же время определенно в него не входит. Лучшим способом для нашей няни подняться по социальной лестнице будет, скорее всего, последовать примеру Джен Эйр и сбежать с хозяином (или хозяйкой) дома.
Если не ограничиваться только персонажами нашего ненаписанного романа о няне и ее хозяевах - людях “5Х”, то вы увидите на горизонте знакомую линию. “Кривая Гэтсби” умудрилась воспроизвести себя в социальном, физиологическом и культурном капитале. Или, если точнее, кривая всего одна, но она работает с самыми разными формами богатства.
Рост неравенства не следует из каких-либо скрытых законов экономики, как ошибочно утверждал обычно мудрый Томас Пикетти, заявив, что исторический процент прибыли от капитала превышает исторический процент роста экономики. Неравенство обязательно укрепляет себя с помощью других, нефинансовых, форм богатства и власти. Мы используем эти другие формы капитала, чтобы проецировать наши преимущества на саму жизнь. Мы смотрим вниз с наших высших добродетелей точно так же, как английский высший класс смотрел вниз со своих высоких тел, словно разница между высшими и низшими классами обусловлена самой природой. Именно так делают аристократы.

4. Привилегия образования

Моя 16-летняя дочь сидит на кушетке и разговаривает с незнакомцем о своих мечтах на будущее. Мы пришли сюда, и это звучит довольно зловеще, потому, что, по ее словам, “все мои друзья так делают”. На какое-то мгновение я даже задумываюсь, не подписались ли мы, сами того не желая, на какую-то терапию. Женщина в строгом костюме строго смотрит на меня и говорит: “В такое время страдать от тревожности - это нормально”. Она действительно считает себя настоящим психотерапевтом. Но она еще не знает, что причина моей тревоги - мысль о том, чтобы потратить 12 000 долларов на “базовый пакет” консультаций по колледжам, главное предназначение которых, судя по всему, - уменьшить мои тревоги. Чтобы получить хоть какую-нибудь пользу от этой пробной консультации, я попросил рекомендаций по поводу летнего времяпрепровождения. Нам посоветовали десятидневную “культурную поездку” по Франции для школьников. В абитуриентском бизнесе это известно как “опыт по обогащению”. Вернувшись домой, я посмотрел, что это за поездка. “Обогащение” стоило 11 000 долларов за десять дней.
А потом я услышал легенду о “SAT-шептуне”. Если вы поедете по желто-коричневым долинам калифорнийского побережья, мимо дизайнерских домов, которые появляются везде, где технологические “единороги” начинают сорить золотыми акциями, то обязательно встретите его. Его одноклассники все еще помнят, что почти сорок лет назад он был одним из главных вундеркиндов страны. Тогда он и его такие же не по годам развитые братья и сестры демонстрировали свои выдающиеся словесные и музыкальные таланты по местному телевидению. Сейчас же клиенты по всему штату приглашают его на специальные сессии по подготовке к экзаменам для своих 16-летних детей. Двухчасовая сессия на выходных обойдется вам в 750 долларов плюс транспортные расходы. (По будням - скидки.) Некоторые клиенты приглашают его каждую неделю в течение года.
В этот момент я даже задумываюсь, не была ли легче жизнь раньше, когда можно было купить место в элитном университете просто за деньги. А потом напоминаю себе, что дедушка продержался в Йеле всего год. Тогда даже из университета “Лиги плюща” могли выгнать, если ты плохо учился. Сегодня же нужно выкинуть что-то невообразимое, что попадет в новости, чтобы тебя отчислили.
Я неизбежно начинаю придумывать речь, которую произнесу для дочери. Можно вполне вести отличную жизнь, не оканчивая колледжа с громким именем, скажу я. Мы любим тебя такой, какая ты есть. Мы - не из тех, кто вешает наклейки на заднее стекло машины, чтобы похвастаться, какие мы замечательные родители. И вообще, зачем тебе становиться инвестиционным банкиром или корпоративным юристом? Но я так и не произношу эту речь, потому что знаю, что она сразу поймет, что я ей просто вру.

***

Расовый и половой состав студентов элитных университетов сейчас более разнообразен, но вот их финансовый скелет за тридцать лет закостенел. В 1985 году 54 процента студентов 250 колледжей с самым строгим отбором происходили из семей, входящих в нижние три квартили распределения доходов. В 2010 году таких студентов осталось лишь 33 процента. Исследование 2017 года показало, что в 38 элитных колледжах, в том числе пяти университетах “Лиги плюща”, учится больше студентов из семей верхнего 1 процента, чем из нижних 60 процентов. В книге Excellent Sheep (2014) Уильям Дересевич, бывший профессор английского языка в Йеле, отлично описал ситуацию: “Наша новая многорасовая, гендерно-нейтральная меритократия придумала способ сделать себя наследственной”.
Кроме того, богатые пользуются плодами специальной позитивной дискриминации, разработанной для них. Дэниэл Голден указывает в The Price of Admission, что политика наследственного зачисления награждает абитуриентов, достаточно предусмотрительных, чтобы родиться у бывших студентов этих университетов. Даже спортивные стипендии, что может показаться неожиданностью, тоже в первую очередь уходят богатым детям, которые занимаются лакроссом, сквошем, фехтованием и прочими дорогими видами спорта, популярными в частных и элитных государственных школах. А среди богатейших 0,1 процента снова становится популярен олдскульный метод - просто принести в университет папины деньги. (Возьмите хотя бы Джареда Кушнера, выпускника Гарварда.)
Главной золотой жилой позитивной дискриминации для богатых, конечно, остаются частные школы. Только 2,2% американских студентов - выпускники нерелигиозных частных школ, но при этом эти же выпускники составляют 26 процентов студентов Гарварда и 28 процентов студентов Принстона. Другие программы позитивной дискриминации, которые помогают сделать внешность студентов более разнообразной, безусловно, основаны на благих намерениях. Но в определенной степени даже они - всего лишь продолжение этой же системы сохранения богатства. Отчасти их функция состоит в том, чтобы богачи по-прежнему блаженно верили, что их колледж открыт для всех, и туда можно поступить чисто за счет таланта.
Тем не менее, критерии отбора в самые крутые университеты все ужесточаются, так что даже детям 9,9 процента приходится тяжелее. Но не беспокойтесь, дети 9,9 процента! Мы создали целую линейку новых элитных колледжей специально для вас. Благодаря амбициозным университетским администраторам и постоянно расширяющейся рейтинговой машине в U.S. News & World Report 50 колледжей сейчас стали настолько же избирательными, как Принстон в 1980 году, когда я туда поступал. Университеты, похоже, всерьез думают, что чем больше абитуриентов отсеять, тем круче они будут. Но на самом деле это всего лишь значит, что они решили использовать свои огромные бюджеты, субсидируемые деньгами налогоплательщиков, чтобы поддерживать привилегированный класс вместо того, чтобы выполнять свой долг и создавать образованное общество.
Вместе с процентом отсеянных студентов с такой же потрясающей скоростью растет и плата за обучение. В сравнении с медианной зарплатой в стране плата за обучение в элитных университетах между 1963 и 2013 годами выросла втрое. Добавьте к этому консультантов, “шептунов”, уроки игры на скрипке, частные школы и плату за благотворительные акции по спасению деревень в Микронезии, и денег понадобится еще больше. Да, справедливости ради, финансовая помощь действительно помогает многим семьям и не дает затратам на обучение расти так же быстро, как его реальной стоимости. Но все равно остается вопрос: почему богатые с такой готовностью просто покупают себе место в университете?
Короткий ответ очевиден: потому что оно того стоит.
В Соединенных Штатах молодые специалисты с высшим образованием зарабатывают на 70 процентов больше, чем их ровесники. Прибыль от образования сейчас на 50 процентов выше, чем в 1950 году, и значительно выше, чем в любой другой развитой стране. В Норвегии и Дании “образовательная премия” меньше 20 процентов, в Японии - меньше 30 процентов, даже во Франции и Германии не превышает 40 процентов.
И это мы еще даже не говорили о разнице между “хорошими” школами и всеми остальными. Через десять лет после поступления в колледж, согласно данным Министерства образования, медианная заработная плата верхней децили выпускников всех университетов составляла 68 000 долларов. Но верхняя дециль выпускников 10 самых высокооплачиваемых университетов получала в среднем 220 000 долларов (а выпускники Гарварда - и вовсе 250 000), а верхняя дециль выпускников следующих 30 университетов - 157 000 долларов. (Что неудивительно, университеты из первой десятки принимали лишь 9 процентов поступающих, а из следующей тридцатки - 19 процентов.)
Да, вполне возможно получить хорошее образование во многих университетах, которые наша одержимая брендами система не считает “хорошими”. Но вот “плохие” университеты на самом деле плохи для вас. Тем, кто совершил ошибку и родился не у тех родителей, наше общество предлагает своеобразную виртуальную систему образования. Там есть здания, похожие на колледжи - но на самом деле это не колледжи. А еще там есть долги за обучение - и они, к сожалению, реальны. Люди, поступающие в эти голограммы учебных заведений, не получают “образовательной премии” - вместо этого они оказываются на положении законтрактованных рабочих.
Так каков же реальный источник этой премии за “хорошее образование”, к которой мы все стремимся?
Мы очень любим рассказывать себе, что эта премия - вознаграждение за знания и навыки, которые дает нам образование. Есть и другое объяснение, которое обычно идет в ход после того, как мы выпьем: премия - вознаграждение за хорошо работающую голову, которая у нас была еще до того, как мы вообще впервые ступили на территорию кампуса. Мы, как деликатно выражаются некоторые социологи, являемся “когнитивной элитой”.
За обоими этими объяснениями прячется один из основополагающих мифов нашей меритократии. Так или иначе мы говорим себе, что рост “образовательной премии” напрямую обусловлен тем, что образованные люди в современной экономике становятся все ценнее. Те из нас, кто более одарен, не просто опережают всех прочих, но еще и получают вознаграждение, прямо пропорциональное нашим достоинствам.
Но на самом деле люди с высшим образованием зарабатывают настолько больше остальных в основном не потому, что лучше других выполняют свою работу, а потому, что работают на работах другой категории. Более половины выпускников “Лиги плюща”, например, отправляются по одному из четырех карьерных путей, обычно доступных только хорошо образованным людям: становятся финансистами, консультантами по менеджменту, медиками или юристами. Если проще, давайте скажем, что в мире существует две категории профессий: те, в которых специалисты имеют коллективное влияние на размер своих окладов, и те, где их просто ставят перед фактом, сколько они будут получать. Лучше, конечно, принадлежать к первой группе. И, что неудивительно, именно там вы найдете выпускников университетов.

***

Почему врачи в Америке получают вдвое больше, чем во всех других богатых странах? Учитывая, что Соединенные Штаты пять раз занимали безнадежное последнее место в рейтинге систем здравоохранения в странах с высоким уровнем дохода, составляемом Commonwealth Fund, трудно предположить, что американские врачи вдвое лучше умеют спасать жизни. Дин Бейкер, старший экономист Центра экономических и политических исследований, предлагает более вероятное объяснение: “Когда экономисты вроде меня смотрят на американскую медицину, то, вне зависимости от того, левых или правых взглядов придерживаются, видят там нечто ужасно похожее на картель”. Благодаря своему влиянию на количество мест в медицинских школах, доступность резидентур, лицензирование врачей с иностранными дипломами и роль практикующих медсестер, врачебные организации, по сути, могут ограничить конкуренцию, с которой приходится иметь дело их членам, - и именно этим они и занимаются.
Юристы (по крайней мере, определенная элитная их часть), похоже, тоже научились играть в эту игру. Даже после того, как так называемый “пузырь юридических школ” лопнул, американские юристы занимают первое место в международных рейтингах зарплат и получают более чем вдвое больше денег, чем их носящие парики британские коллеги. Тодд Хендерсон, профессор юриспруденции из Чикагского университета, в статье 2016 года для журнала Forbes высказался без обиняков: “Американская юридическая ассоциация - это одобренный государством картель”.
Похожие хитрые схемы лицензирования прикрывают “самых достойных” и во многих других областях. Ученые Бринк Линдси и Стивен Телес описывают эти механизмы в The Captured Economy. В стоматологиях, например, есть “стеклянный потолок”, ограничивающий количество процедур, которые стоматологи-гигиенисты могут выполнять самостоятельно, и благодаря этому их начальники попадают в число 9,9 процента. Законы об авторском праве и патентах поддерживают прибыли и зарплаты в отраслях фармацевтики, программирования и развлечений, где требуется специальное образование. Впрочем, все эти хитрости - мелочь по сравнению с тем, что творится в технологической и финансовой индустриях, двух самых мощных и влиятельных секторах экономики.
Сейчас, к счастью, никто уже не верит в сказки технологического сектора, в которых гениальные, непокорные ковбои с помощью инноваций разрушают застоявшийся статус-кво. На самом деле пять компаний-монстров - вы все знаете их имена - вместе стоят около 3,5 триллиона долларов и представляют около 40 процентов рыночного капитала на бирже NASDAQ. Практически весь остальной технологический сектор состоит из виртуальных организаций, которые терпеливо ждут своей очереди продаться этим монстрам.
Давайте скажем начистоту: это деньги из “Монополии”, на которых нарисованы смайлики. Наше общество уже довольно давно придумало, как справиться с компаниями, которые пытаются монополизировать рынок вязких веществ вроде нефти. Но мы еще не знаем, как бороться с монополиями, которые вырастают из сетей и экономического эффекта масштаба на информационном рынке. И, пока мы не научимся с ними бороться, избыточные прибыли будут получать те, кто ближе всех подобрался к хлебному месту. Можете быть уверены: эти люди самые достойные.
Но самый главный “отец-благодетель” сегодняшнего меритократического класса - это, конечно же, индустрия финансовых услуг. Американцы сейчас отдают финансовому сектору каждый двенадцатый доллар из ВВП; в 1950-х банкиров вполне устраивал и каждый сороковой доллар. Их игра, конечно, чуть более сложна, чем “хватай деньги обеими руками”, но ее сущность стала очевидна во время финансового кризиса 2008 года. Публика обеспечивает риски, и финансовые гуру садятся за зеленое сукно игорного дома. Орел - они выигрывают, решка - мы проигрываем. Наша нынешняя финансовая система неестественна. Ее десятилетиями выстраивали влиятельные банкиры, чтобы обеспечить себя и потомство.
А кто ничего не получает от игры? Рабочие на автомобильных фабриках, например. Или воспитатели. Или продавцы в розничных магазинах. Мебельщики. Работники пищевой промышленности. Заработные платы американских производственных рабочих и сотрудников сферы услуг плетутся где-то в середине международных рейтингов. Исключительность американских зарплат заканчивается там, где начинается работа, не требующая высшего образования.
Видите ли, когда образованные люди с замечательными послужными списками объединяются в банду, чтобы продвигать свои коллективные интересы, - это служение общественному долгу: они гарантируют высокое качество обслуживания, обеспечение справедливых условий труда и заслуженное вознаграждение за достоинства. Вот почему мы делаем это с помощью “ассоциаций” и с помощью таких же, как мы, профессионалов в белых туфлях. А вот когда тем же занимается рабочий класс, создавая профсоюзы, это превращается в нарушение священных принципов свободного рынка. Это просто грабеж средь бела дня, и вообще, это антипрогрессивно. Представьте, что бы было, если бы рабочие стали нанимать консультантов и “комитеты по компенсации”, состоящие из их коллег в других компаниях, которые рекомендовали бы, сколько им платить. Получилось бы... хотя мы знаем, что получилось бы: исполнительные директора работают именно так.
Вовсе не совпадением стало то, что “образовательная премия” резко выросла одновременно с разгромом профсоюзов. В 1954 году 28 процентов всех рабочих состояли в профсоюзах, а в 2017 году - всего 11 процентов.

***

Образование - не бумажка об окончании вуза, а именно само образование - это всегда хорошо. Настоящее образование открывает разум для нового и готовит хороших граждан. К нему нужно стремиться ради блага общества. Но в нашей разбалансированной системе образование превратили в частное благо, которое оправдывается лишь повышением зарплат его получателей. Вместо того, чтобы объединять и обогащать нас, образование разделяет и обедняет. Проще говоря, наши достойные идеалы образования не могут справиться с мощью “кривой Великого Гэтсби”. Параметр, который в наибольшей степени коррелирует с ростом “образовательной премии”... да, вы угадали, это межпоколенческая эластичность доходов (МЭД). Во всех странах наблюдается одно и то же отношение: чем выше “образовательная премия”, тем ниже социальная мобильность.
Раздумывая над образованием дочери - так, никаких консультантов, и “SAT-шептуна” я тоже нанимать не буду, - я понимаю, почему от этого заблуждения “достоинства” так трудно избавиться. Если я... ну, то есть, она... сможет это сделать, это лучшее доказательство того, что мы этого достойны! А если систему можно обмануть, то способность обмануть систему - это просто новая проверка на достоинство.
Ну, давайте тогда возьмем и заменим экзамены SAT соревнованиями по шаффлборду в высоких широтах, или чем хотите. Кто сомневается, что мы освоим и эту игру? Как быстро мы сможем убедить себя в том, что полностью достойны всех богатств, получаемых благодаря нашему непревзойденному умению играть в шаффлборд? Как быстро мы доведем до совершенства систему подготовки юных виртуозов шаффлборда? Кто-нибудь из нас хотя бы заметит, куда плывет корабль?
Давайте предположим, что кто-нибудь из нас все-таки поднимет голову и увидит айсберг. Заставит ли он нас уменьшить наши усилия по выращиванию самых лучших детей? Мрачная правда состоит в том, что пока родительский долг находится в прямом противостоянии с гражданским долгом, мы просто будем паковать в путешествие пару лишних скрипок.

5. Невидимая рука государства

С точки зрения дедушки, атака на производительные классы началась задолго до “Нового курса” - в 1913 году, после принятия Шестнадцатой поправки. Если вы не забыли, то эта поправка дала федеральному правительству возможность собирать подоходный налог. А еще так получилось, что поправку ратифицировали всего через несколько месяцев после рождения дедушки, и, как ни странно, это казалось мне не простым совпадением. Подавляющее большинство доходов, которые он получил за свою жизнь, были обусловлены его происхождением.
Дедушка какое-то время работал биржевым брокером. Я вскоре понял, что он в основном торговал собственным портфелем акций и для этого купил себе место в правлении фондовой биржи. Политика тоже входила в число его хобби. Однажды он объявил о том, что собирается стать кандидатом в заместители губернатора Коннектикута от республиканцев. (Впрочем, услышал ли его хоть кто-то за пределами клубного здания, осталось неясным.) На самом деле ему больше всего нравилось летать. Он очень любил вспоминать, как в войну служил транспортным пилотом в американских ВВС. А еще - как летал вместе с бабушкой на спортивном самолете в небе Среднего Запада. Бабушка и дедушка никогда не теряли веры в безграничные возможности жизни без государства. Но в последние годы, когда запасы, оставленные в наследство Полковником, закончились, они очень аккуратно получали свои пенсии и пособия “Медикэра”.
В книге американской политической мысли есть страница, которую дедушка знал наизусть: она гласит, что мы должны выбирать между государством и свободой. Но если перечитать эту страницу еще раз, то вы поймете, что на самом деле она предлагает выбор между государством, которое сразу заметно, и государством, которое вы не видите. Аристократы всегда предпочитают “невидимое” государство. Оно дает им полную свободу использования своих привилегий. Мы, люди 9,9 процента, освоили высокое искусство заставлять государство работать на нас, при этом громко жалуясь, что оно работает и еще на этих других.
Вспомните, для начала, сильно преувеличенные жалобы на наше налоговое бремя. На ток-шоу в этот сезон праздников апологеты новых налоговых льгот, в основном направленных на высшие слои населения, в основном повторяли на разные лады заявление Митта Ромни, что 47 процентов американцев, которые в среднестатистический год не платят подоходного налога, “никак не участвуют в игре”. Глупости. Да, федеральный налог на личный доход, составивший в прошлом году 1,6 триллиона долларов, остается прогрессивным. Но вот 1,2 триллиона, собранных с налога на зарплату, ударили по всем рабочим - но не по инвесторам вроде Ромни, - причем по тем, кто зарабатывает мало, налог на зарплату еще и ударил сильнее из-за верхнего ограничения зарплаты, облагаемой налогом. Кроме того, есть еще и 2,3 триллиона, собранных государством и местными правительствами, - в основном с помощью регрессивных продаж и налогов на собственность. Беднейшие 20 процентов американцев платят более чем вдвое больше налогов по отношению к доходам, чем богатейший 1 процент, и примерно в полтора раза больше, чем богатейшие 10 процентов.
Впрочем, наши лицемерные протесты против уплаты налогов звучат как невинная песенка по сравнению с высоким искусством возвращения уплаченных налогов обратно. Система подоходного налога, так злившая дедушку, имела непредвиденный эффект: она создала целую незаметную статью государственных расходов. Они называются “налоговые льготы”, но лучше представить их в виде подачек, которые избавляют государство от неудобства изначального сбора денег. В теории налоговые расходы можно использовать для поддержки самых разных достойных общественных инициатив, и некоторые из них, например, налоговые кредиты, действительно помогают людям с низкими доходами. Но куда чаще - из-за того, что размер налоговых льгот обычно зависит от того, сколько денег у человека было изначально, и от ставки налога, - льготы уплывают наверх.
Давайте подсчитаем наши милости. Каждый год федеральное правительство несет следующие расходы на налоговые льготы: вычеты за средства, перечисленные в пенсионный фонд (137 миллиардов долларов в 2013 году), за страховые планы, финансируемые работодателями (250 миллиардов долларов), за выплату процентов по ипотеке (70 миллиардов долларов) и, что приятнее всего, за доходы от роста стоимости вашего дома, портфеля акций и частно-долевых партнерств (161 миллиард долларов). В общем и целом федеральные налоговые расходы в 2013 году превысили 900 миллиардов долларов. Это больше, чем расходы на “Медикэр”, больше, чем расходы на “Медикэйд”, больше, чем расходы на все остальные федеральные программы социальной “сетки безопасности”, вместе взятые. И - в этом-то и красота системы - 51 процент этих подачек уходит людям из верхней квинтили доходов, а 39 процентов - людям из верхней децили.
Самое замечательное в этой программе перевернутого налогообложения с точки зрения 9,9 процентов - то, что нижние 90 процентов вообще ничего о ней не знают. Рабочий класс гневается, видя, как кто-то в супермаркете покупает говяжьи стейки на продуктовые талоны, но при этом даже не представляет, что милая семья с другого конца города только что получила 100 000 долларов за то, что купила и быстро перепродала дом.
Но подождите, это еще не все! Давайте не забывать о детях. Если тайну народной души можно определить по налоговому кодексу, то можно сказать, что наш народ обожает детей из богатых семей. Налоговый кодекс 2017 года увеличил количество денег, которые семейные пары могут передавать по наследству без налогооблажения, с весьма щедрых 11 миллионов долларов до невероятных 22 миллионов. Хотя нет, поправка: наследство не только не облагается налогами, но еще ими и субсидируется. Неуплаченные налоги на дом, который подорожал за сорок лет с тех пор, как вы его купили, или на портфель акций, который лежит себе и собирает пыль, - все они чудесным образом пропадают, когда вы передаете прибыль своим детям. Эти неуплаченные налоги стоили Министерству финансов 43 миллиарда долларов в одном только 2013 году - примерно в три раза больше, чем тратится на программу страхования здоровья детей.
Дедушкин отец, Полковник, умер в 1947 году, когда максимальная налоговая ставка на недвижимость составляла неслыханные сейчас 77 процентов. Когда остаток имущества разделили между четырьмя детьми, у дедушки едва хватило средств, чтобы купить “Бентли” и платить членские взносы в нужных клубах. Государство гарантировало, что я вырасту в среднем классе. И за это я всегда буду ему благодарен.

6. Позолоченный почтовый индекс

От моего дома в Бруклайне до парикмахерской идти всего десять минут. По пути вы пройдете мимо высоченных вязов и готовых к продаже домов, сияющих в своей восстановленной викторианской славе. Не считая пары ландшафтных дизайнеров, вы вряд ли встретите хоть одного человека в этой пустыне из огромных стенных шкафов, гостиных с деревянными панелями и холодильников Sub-Zero. Если же вы все-таки столкнетесь с соседом, то разговор, наверное, будет примерно такой: “Ремонт на кухне вышел за все бюджетные рамки. Мы еле-еле сумели добиться того, чтобы укладчик плитки хотя бы приехал!” - “Знаю! Нам целый месяц пришлось есть в ресторане тайской кухни, потому что у газовщика постоянно ломалась машина!” Вы придете в парикмахерскую, набравшись сил после прогулки, но милая женщина, которая вас стрижет, явно страдает от стресса. Потом вы узнаете, что ей приходится ехать на работу целый час по пробкам, газовщику - тоже, а плиточник вообще приезжает из другого штата. Никто из них не может себе позволить жить в этих местах. Снимать квартиру здесь чертовски дорого.
Между 1980 и 2016 годами цены на дома в Бостоне выросли в 7,6 раза. Если учитывать инфляцию, то они принесли своим владельцам прибыль в 157 процентов. Жилье в Сан-Франциско в тот же период подорожало на 162 процента, в Нью-Йорке - на 115 процентов, в Лос-Анджелесе - на 114 процентов. Если вы живете в районе вроде моего, то вас окружают люди, которые считают себя гениями недвижимости. (Это одна из причин, по которой мы можем позволить себе совершать столько ошибок при ремонте.) Но вот если вы все это время жили в Сент-Луисе (3 процента) или Детройте (минус 16 процентов), то были не настолько умны. В 1980 году дом в Сент-Луисе можно было обменять на неплохую квартиру-студию в Манхэттене. Сейчас же, продав этот дом, вы сможете купить в Нью-Йорке разве что туалет площадью 80 квадратных футов.
Прибыль от расположенной в правильных местах недвижимости оказалась такой невероятной, что, по мнению некоторых экономистов, ценами на недвижимость можно объяснить практически все увеличение концентрации богатства за последние полвека. То, что цены на недвижимость выросли в больших городах, неудивительно: это золотые жилы новой экономики. Но вместе с этим появился парадокс. Цены на жилье стали такими высокими, что люди - даже из среднего класса - бегут из города вместо того, чтобы работать на этих золотых жилах. С 2000 по 2009 годы в Сан-Франциско были едва ли не самые высокие зарплаты в стране, но, тем не менее, более 350 000 человек перебрались оттуда в более низкооплачиваемые регионы. По всем Соединенным Штатам, как писал журналист и экономист Райан Авент в The Gated City, “лучшие возможности находятся в одном месте, а большинство американцев по какой-то причине предпочитают жить в другом”. По оценкам экономистов Энрико Моретти и Чан-Тай Ши, отъезд жителей из одних только Нью-Йорка, Сан-Франциско и Сан-Хосе ухудшил экономический рост США с 1964 по 2009 годы на 9,7%.
Сейчас уже хорошо известно, что основная причина этого безумия - невероятная мелочность строительной политики. Местные правила строительства накладывают избыточные ограничения на строительство новых домов, что приводит к повышению цен. Но куда меньше внимания уделяется тому, насколько большое значение процесс депопуляции экономического ядра страны имеет для переплетающихся историй растущего неравенства и ухудшающейся социальной мобильности.
Инфляция цен на недвижимость принесла с собой соизмеримый рост экономической сегрегации. У всех холмов и долин в стране теперь стоят воображаемые ворота, на которых написано, сколько денег вы должны заплатить, чтобы остаться тут на ночь. Образовательная сегрегация ускорилась еще сильнее. В моем пригороде Бостона высшее образование имеют 53 процента населения, а в пригороде чуть южнее - всего 9 процентов.
Эта экономическая и образовательная сортировка населенных пунктов часто считается следствием личных предпочтений - примерно как “красные предпочитают селиться с красными, а синие - с синими”. На самом деле же это связано с консолидацией богатства во всех его формах, начиная, естественно, с денег. Позолоченные почтовые индексы находятся рядом с гигантскими денежными машинами: банком, который “слишком большой, чтобы лопнуть”, дружелюбной технологической монополией и так далее. Местные правительства, которые в 2016 году собрали рекордные 523 миллиарда налогов на недвижимость, делают все, чтобы эти деньги не ушли далеко от дома.
Но близость к экономической мощи - это не просто способ накопить побольше денег: это сила естественного отбора. Позолоченные почтовые индексы несут с собой более высокую ожидаемую продолжительность жизни, более полезные общественные связи и меньший уровень преступности. Напротив, долгие поездки на работу приводят к ожирению, болям в шее, стрессу, бессоннице, одиночеству и разводам, о чем сообщила Энни Лоури в Slate. Одно исследование показало, что если один из супругов ездит на работу дольше 45 минут, это повышает вероятность развода на 40 процентов.
Лучше всего механика этого растущего географического разделения заметна в системе начального и среднего образования. Государственные школы появились как источники надежды на равные возможности для всех; лучшие из них сейчас, по сути, обратно приватизировали, чтобы они лучше обслуживали высшие классы. По данным широко используемого сервиса школьных рейтингов, из более чем 5000 государственных начальных школ в Калифорнии лучшие 11 находятся в Пало-Альто. Они бесплатны и открыты для всех. Все, что вам нужно сделать, - переехать в город, где медианная цена дома составляет 3 211 100 долларов. Скарсдейл, штат Нью-Йорк, на этом фоне выглядит просто подарком судьбы: государственные средние школы этого города каждый год поставляют десятки выпускников в университеты “Лиги плюща”, но при этом медианная цена дома там - всего 1 403 600 долларов.
Расовая сегрегация уменьшилась с ростом экономической сегрегации. Мы, люди 9,9 процента, гордимся этим. Какое можно найти лучшее доказательство того, что мы в первую очередь смотрим не на цвет кожи, а на достоинство человека? Но на самом деле тут особого доказательства нет. Ниже определенной черты - в зависимости от региона она может составлять от 5 до 20 процентов - кварталы неожиданно становятся полностью черными или коричневыми. Есть пугающие, но на самом деле не слишком удивительные данные: социальная мобильность ниже всего в регионах с высоким уровнем расовой сегрегации. Но из этих данных удалось вывести еще одно интересное следствие: страдают не только самые очевидные жертвы. По словам команды ученых Раджа Четти, “есть доказательства того, что высокий уровень расовой сегрегации связан с низкой социальной мобильностью у белых”. Эта пропорция, конечно, соблюдается не во всех регионах страны, и, несомненно, отражает какой-то более сложный набор социальных механизмов. Но она указывает на истину, которую хорошо понимали еще американские рабовладельцы XIX века: разделение по цвету кожи - по-прежнему эффективный способ удержать на местах нижние 90 процентов населения, вне зависимости от цвета кожи.
Вместе с локализацией богатства приходит локализация политической власти, причем не только такой, которая проявляется на голосованиях. И мы снова возвращаемся к парадоксу депопуляции. Учитывая весь социальный и культурный капитал, который течет через богатые районы, стоит ли удивляться, что нам легко удается отстоять свою территорию в спорах о районировании? У нас есть множество хитрых способов представить это как борьбу за общественное благо. Мы боремся за местную природу, или сохраняем исторический характер района, или избегаем перенаселения. На самом же деле мы просто накапливаем власть и возможности за стенами наших замков. Именно так поступает аристократия.
Мы - это наш почтовый индекс. Он определяет наш стиль жизни, объявляет наши ценности, укрепляет общественное положение, сохраняет богатство и позволяет передать его детям. А еще он медленно душит нашу экономику и убивает демократию. Это своеобразная воплощенная в камне версия “кривой Гэтсби”. Традиционная история экономического роста в Америке была такой: приезжаешь, строишь, зовешь друзей, они тоже строятся. Нынешняя же история скорее выглядит так: захлопываешь за собой дверь и постепенно задыхаешься под грузом современных кухонных приборов.

Продолжение - в комментариях

 

@темы: Переводы, Politix Schmolitix

---

Что-то в голову пришло

После вторых "Фантастических тварей" кто-нибудь обязательно должен сделать клип на Нау "Гибралтар, Лабрадор", только со словами "Гриндельвальд, Дамблдор"

@темы: Harry Potter

---

Чуть-чуть ору

"Комик-кон - это лучший способ увидеть, как выглядели бы твои любимые персонажи, если бы перестали держать себя в форме" (с)

---

Геймерское

Это я вяло пробую проходить сразу несколько старых Final Fantasy.

---

Для меня девятое мая важнее Пасхи,
Ибо те, кто за нас страдал, - еще среди нас.
Не неделю, а несколько лет продолжались их страсти,
Без имен остались многие, кто нас спас.

Те, кто выжили и победили, не возносились,
А остались, чтобы построить для нас новый мир.
В новом мире, чтобы свершения их не забылись,
Мы идем на парад - с родителями и детьми.

День Победы - это день прославления жизни
И попрания смерти - не только победы в войне.
Жив народ, пока помнят тех, кто спасал Отчизну.
Живы мы, и Бессмертный полк идет по стране.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра